Альвдис Рутиэн - Между

Что, Там Лин, узнаешь? Узнаешь этот мечтательный взгляд, это ожидание чуда, эту веру в несбыточное?

Она так похожа на тебя!

Зачем же ты гонишь ее?

Ей здесь самое место – в стране Воплотившихся грез.

Что ж, она останется здесь – как и ты. В чудесной грезе.

Нам очень полезны такие смертные.

Оставайся, девушка. Любуйся вечно моим Там Лином, я не возражаю.

Не слушай ее! Не поддавайся ее чарам, прошу!

Не изменяй миру людей!

Да, там нет этой чудесной красоты, да, там всё подвержено смерти и тлену – но там есть то, чего в Стране Волшебства не найдешь: теплое сердце. И искренняя любовь.

Не внимай колдовским песням Белой Королевы! Беги прочь.

Ты не хочешь расставаться со мной? Так вот моя рука. Не разжимай пальцы.

Что бы ни было – держи крепче!

Нет! Не пущу! Не отдам! Ни за что!

Пряди тумана, еще миг тому назад такие невесомые, оплетут тебя, стянут петлями, словно цепкая паутина. И то – пробовал ли ты когда-нибудь разорвать шелковую нить, Там Лин? Она натягивается, врезается в тело, но не рвется!

Тебя не удержали объятия, дерзкий, так удержат чары! Бейся теперь бессильным мотыльком, тщетно пытаясь освободиться от мира, где ты был всемогущ!

Любые ледяные замки лужей растекутся под лучами весны. Бессильно чародейство против живого чувства.

Видела ли ты, Рианнон, сколько усилий нужно человеку, чтобы смести паутину? То смертоносное кружево, в котором гибнут мошки, – его человек уничтожает, лишь случайно задев.

Я стремился к тебе… и, быть может, остался бы с тобой, ни вздумай ты посадить меня в клетку. Твои чары опадают пеплом, Рианнон. Я – свободен.

Придумывай любое колдовство, но я уйду от тебя так же, как и пришел.

Глупец! Трижды глупец! Ты даже представить не можешь, на что себя обрекаешь! как будешь мучаться в том болоте повседневной серости, в которое сейчас так стремишься. Как станешь презирать и себя, и ее. Сожалеть об утраченном. Каким жалким и омерзительным будешь себя казаться – да скорее всего и станешь на самом деле. Но ничего, я покажу тебе. Воочию.

И Там Лин превращается в чудовище: то ли жабу, то ли змея.

Жуткого. Уродливого. Мерзкого.

Рианнон, ты полагаешь, люди не умеют отличать видимость от сущности? морок от яви?

Или ты судишь о людях по себе? – ведь и слепому видно, что во мне больше нет и на волос любви к тебе, но ты упрямо стремишься удержать меня.

Зачем я тебе нужен, Рианнон?

Я уже покинул твой мир. Пусть мне еще не удалось пересечь границу, но сердце мое уже там, с людьми, с этой отважной девушкой, которая удержит меня, во что бы ты не превращала меня.

Неужели я тебе нужен, как вещь? Ведь чтобы удержать, тебе придется навеки усыпить меня. Зачем тебе спящий красавец, Рианнон?

Я был лучшего мнения о тебе.

Быть может, не стоит расставаться врагами? Я мог бы много светлых песен спеть о тебе людям – так не уничтожай их все прежде первого слова.

Хорошо, Там Лин. Пусть ты не поддашься обыденности, сумеешь не утратить свет Волшебной Страны – я могу в это поверить. Я вижу его отблеск в твоих глазах. Ты сам стал светом и огнем. Но ты, девушка, ты сможешь жить рядом с Пламенем? Не испугаешься? Думаешь, что достойна?

И – Там Лин становится пламенем. Но почему же мне больно смотреть на этот огонь? Почему его языки будто насмешничают надо мной? Почему я слышу этот голос… опять! «Ну и ну, Рианнон. У тебя, похоже, входит в привычку удерживать любовников силком. А я-то думал, что я один удостоился этакой чести!» Сархад. Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты.

Рианнон замахнулась на кого-то невидимого, а потом ее руки бессильно упали вдоль тела. Нить заклятия порвалась. Там Лин снова обрел свой истинный облик, чуть не сбив с ног свою спасительницу.

Они все еще крепко сжимали друг друга в объятиях, но юноша не мог оторвать взгляд от Рианнон. Ее лицо исказили гнев, ярость, боль. И одновременно она стало каким-то… очень человеческим.

«Если бы я знала вчера то, что знаю сегодня – крикнула Белогривая, – я бы сама вонзила тебе нож в сердце!»

Словно в ответ на ее слова, подул резкий ветер, фигура богини заколебалась и – растаяла вместе с обрывками тумана.

– Чудесная история. – Марх скривился, и по его тону было ясно, что он отнюдь не считает всё это чудесным. – Расскажи это любому барду, он в восторг придет. Но мне-то зачем? Не первый и не последний любовник моей матери… надеюсь, я не обязан знать всех поименно?

– История Там Лина касается и тебя.

– Я здесь при чем?

– При сестре.

Дочь дерзкого мальчишки, осмелившегося бежать от меня! Часть его.

Быть может, я радовалась бы тебе, будь он мне верен.

Он бы играл на флейте для тебя, ты бы росла в волшебстве музыки… довольно! Он бросил и тебя, и меня, и я не хочу, чтобы рядом со мной было живое напоминание о предательстве этого глупца.

Живое.

Живому место среди живых.

Вот и расти в мире людей.

– Я хотела предупредить тебя, Марх. Рианнон отдаст ее тебе, как только малышка чуть окрепнет.

Тот не ответил: слишком неожиданным оказался для него такой поворот дел.

– Ты ведь будешь любить ее, Марх? Будешь заботиться о своей сестренке? Она такая светлая, такая легкая – как перышко, такая красивая – как цветок на лугу…

Король прищурился, вслушиваясь в неразличимую для смертных музыку тишины:

– Как светлое перышко… как белый цветок… Беляночка. Гвен.

…к тому времени угасли последние лучи солнца, река окуталась белой мглой, а перистые облака протянулись через небо как еще одна прядь тумана, заблудившаяся и забредшая слишком высоко. Туман жил своей жизнью, небесные и речные полотнища белой мглы свивались и переплетались, и вот уже это не туман, а длинные белые волосы… пряди гривы белой кобылицы.

Рианнон предстала перед ними в конском облике. На ее спине лежала девочка нескольких месяцев от роду, крохотные ручки цепко ухватились за гриву, а глазенки сверкали живейшим интересом ко всему вокруг.

Марх осторожно взял малышку, отцепил ее пальчики от гривы матери. Рианнон сменила облик, сказала устало:

– Спасибо, что позвал ее.

– Я? Позвал?

– Ты дал ей имя. Теперь ее судьба в твоих руках.

– Ясно.

Марху многое хотелось сказать матери, но… сын не должен осуждать. Смешно требовать от богини верности – да и кому? века назад погибшему Мейрхиону? Манавидану, который бросил ее и возненавидел Прайден? тем, кто был у нее прежде? Марх хотел сказать, что мать не должна бросать свое дитя, но – король понимал: малютке Гвен будет лучше у брата, чем у Рианнон. Так за что осуждать Кобылицу?