Кирилл Чичагин - Смерть Красной Шапочки

В чине лейтенанта императорской армии Карл отправился защищать интересы французских дворян, спасшихся от кровавого ножа гильотины в Австрии. Менее чем через два года умер и император Леопольд. Его сменил нынешний австрийский государь, император Франц, сын Леопольда II. Карлу тогда было девятнадцать и он ни разу не побывал ни в одном из мало-мальски значительных сражений. Командование знало о его убеждениях и об успехе при дворе и не спешило отправлять юного философа в самое пекло. Однако после коронации Франца и казни Людовика XVI положение в Европе полностью изменилось – игра стала вестись по крупному, и на кону теперь стояли все монархии старой Европы. Франция революционным кулаком грозила и Габсбургам, и Бурбонам, и Гогенцоллернам, и Романовым, и всем прочим старинным родам, державшим в своих руках Старый Свет.

Волна возмущения в Австрии покатилась после того, как в Париже обезглавили королеву Марию Антуанетту, тётку императора Франца. Якобинцы, царившие в Париже, повели войну на два фронта, с англичанами и с австрийцами, однако вскоре перегрызлись между собой и переказнили друг друга. Власть во Франции оказалась в руках Конвента, который принялся воевать со старыми монархиями много успешнее. Именно в эпоху Конвента и взошла звезда гения Наполеона Бонапарта, в одночасье сделавшегося из лейтенанта генералом и разогнавшего этот самый Конвент. К власти пришла Директория, а Бонапарт сделался её первым генералом и принял решение нанести сокрушительный удар по австрийским владениям в Северной Италии, а заодно и поживиться за счёт итальянских богатств.

Директора во главе со всесильным Баррасом желали вторжения в южно-германские земли, а оттуда уже и в Австрию, однако Бонапарту удалось убедить их нанести упреждающий удар по Ницце, а оттуда уж и по Генуе с Миланом. Кампания имела грандиозный успех. Именно тогда двадцатитрёхлетний Карл фон Гётльшильцер в составе тридцатитысячной армии генерала Вурмзера был направлен к Мантуе, осаждаемой Бонапартом. Для него это была первая совсем серьёзная кампания – за пять лет воинской службы он ни разу, как говорится, по-настоящему и пороха-то не нюхал.

Вурмзер был командиром дельным и талантливым, потому и легко отбил посланных ему навстречу Бонапартом генералов Массена и Ожеро. Вскоре он уже снял осаду с Мантуи и вошёл в неё, как вдруг пришла весть, которую Карл помнил как сейчас – генерал Бонапарт, резко сняв осаду, уходит и наносит удар по миланскому корпусу австрийцев, разгромив его при Лонато и добив при Сало и Брешии. Вурмзер срывается и несётся прямо туда, но при Кастильоне терпит сокрушительное поражение.

Карл всё это время оставался в Мантуе, а когда туда притащились остатки армии Вурмзера, жалкие, израненные, побитые, он был повержен в ужас. Звериный лик войны, несущей лишь горечь и страдания, погрузил Карла в жуткую скорбь. Генерал Альвинци, посланный спасать Вурмзера, был разгромлен в знаменитом сражении при Арколе, а эрцгерцог Карл, главнокомандующий всей австрийской армией, при Риволи. Мантуя была сдана, и все те австрийцы, что были заперты в ней, оказались пленниками французов.

Наблюдая, как его вчерашние кумиры льют кровь и режут глотки, получая от этого неслыханное, будто неземное, удовольствие, Карл пережил страшные времена – рушились его идеалы, его юношеские восхищения и привязанности. Рухнуло всё то, к чему он столько лет тянулся, на что равнялся и к чему стремился. Французская культура и философия были втоптаны в грязь сапогами солдат, проткнуты их штыками и расстреляны из пушек. Лучшие идеи вылились в кровавое месиво и машущую крыльями смерть. Наблюдая израненных соотечественников, стонущих, рыдающих и умирающих от изнеможения и заражения крови, Карл сам рыдал ночами и проклинал тот день, когда родился на свет – так невероятно тяжело и больно было ему расставаться со своим прошлым.

Но расставаться пришлось. В начале февраля французы заняли Мантую, однако не все австрийцы попали в плен. Части из них удалось спастись бегством, переодевшись крестьянами, это были преимущественно офицеры. Среди них оказался и Карл, к тому времени носивший капитанский мундир. Запихав его вместе со шпагой в мешок, он, призывая в помощь всех святых, каких только помнил по занятиям в школе святого Игнатия, успешно покинул город. Однако в Австрию возвращаться ему не хотелось – он знал, что, вновь оказавшись в Вене, ему опять придётся надевать белый мундир, возможно, уже и в майорском звании, садиться на коня и скакать на войну с непобедимым корсиканским героем. Этого он желал менее всего – заново созерцать ужас войны и горечь рухнувших идеалов было ему не под силу, а посему из Мантуи он отправился не на север, в Вену, а на юг, во Флоренцию. Итальянским Карл владел прекрасно, и даже знал несколько местных наречий, так что растянувшееся на год путешествие не доставляло ему неудовольствия. Вместе с несогласными с надвигавшимся французским владычеством итальянцами перемещался всё южнее и Карл, пока, наконец, не оказался в Риме. Но и сюда дотянулись руки Бонапарта, приславшего покорять Вечный Город генерала Бертье.

Карл не знал, куда ему дальше деваться. В тот вечер он принял решение пробираться в порт и отплыть в Палермо, на Сицилию. Там, под охраной английского флота, он смог бы чувствовать себя вполне безопасно. Его не тяготили мысли о том, что в Вене его стали бы почитать за дезертира – он мог вполне в мантуанской суматохе пропасть без вести. Матушка его к тому времени уже скончалась, а отец был таким чёрствым человеком, что убиваться по нему дома было просто некому.

Крадучись, передвигался он по загаженным римским улицам, как вдруг наткнулся на дикую сцену – французский патруль насилует итальянскую девушку. Карл был прекрасно осведомлён, что победители имеют право на всё, это закон войны. В том числе имеют право и на связь с местными женщинами, даже если те совсем того не желают. Однако, глядя на эту душераздирающую сцену стерпеть он был не в силах. Возможно, он бы и стерпел, если б девушка билась, как раненая птица, кричала и звала на помощь. Но эта лежала, не двигаясь, и лишь быстро вздымавшаяся грудь показывала, что девушка жива. Её лицо было хорошо освещено фонарём, который держал скалящийся солдат, стоявший в головах. Осунувшееся, мертвенно-бледное, с остекленелыми, словно у покойника, глазами, но невероятно красивое и выразительное, с правильными чертами, ровными и гладкими бровями и чувственными губами лицо заставило сердце Карла стучаться в два, нет – в три раза быстрее!

«Господи Боже!», воскликнул он внутри себя, «как она прекрасна! Словно Мадонна на росписях в здешних церквах… Я не могу допустить такого надругательства над нею! Тем более от таких мерзких ублюдков!». С этой мыслью он достал и мешка шпагу, вынул её из ножен и сделал три размашистых шага вперёд.