Вера Лейман - Дерево красной птицы. Пробуждение огня

Няня заменила ей мать. Выкормила, как родное дитя, и с самого рождения занималась воспитанием девочки. Дэгам считала, что имеет право вмешиваться в жизнь своей подопечной, и настойчиво пыталась обучить ее хорошим манерам, искусству вышивания и всем правилам поведения будущей хозяйки дома. Она и слушать не желала ни о каком предназначении и тянула девочку в традиционный мир благовоспитанных когурёсских девушек. С отцом, который втайне побаивался суровую, решительную Дэгам, у них постоянно возникали споры. Он неохотно и будто бы боязливо отвечал нянюшке, что женское воспитание тоже не помешает. Для общего развития. А сам упорно уводил дочь на тренировки. Так она и жила, раздираемая противоречиями и впитывая особенности двух противоположных миров: мужского и женского.

Нянюшку Кымлан любила всем сердцем, и не хотела ее лишний раз расстраивать. Поэтому со всех ног бросилась к своей комнате, чтобы переодеться.

– Где эта несносная девчонка? Ты снова ее прикрываешь? – из-за поворота послышался громкий голос Дэгам. – Она опять дерется на заднем дворе?

– Нет-нет, Кымлан… помогала мне искать травы, которые велел собрать мой отец, – пролепетал Чаболь, пока девочка судорожно переодевалась в своей комнате.

– Не лги мне!

– Я не… Правда… госпожа Дэгам… – беспомощный голос испуганного друга слышался уже совсем рядом. Кымлан осталось надеть только верхнее платье и выйти во двор. Она скомкала мальчишские штаны, рубаху и затолкала в сундук. Быстро одернув подол, выскочила за дверь и широко улыбнулась сердитой женщине.

– Я готова к занятиям, – Кымлан представила несколько бесполезных часов, проведенных за вышиванием, которое у нее категорически не получалось. Но не хотела обижать няню, поэтому старалась изо всех сил. Девочка решила, что если у нее не выходит вышивать лотосы и вишню, то она будет изображать то, что действительно любит ее сердце: Дерево рода.

Нянюшка смерила придирчивым взглядом наряд подопечной и, негромко крякнув, удовлетворенно кивнула.

– За мной, – бросила она, и Кымлан, облегченно переглянувшись с Чаболем, послушно двинулась вслед за няней Дэгам.

Кымлан стерла скатившиеся слезы и перевернулась на бок, глядя на танец затухающего огня в треножнике. Отец, нянюшка, родители Чаболя… сколько людей будет оплакивать своих неразумных детей, которые выбрали для себя такую сложную, трагическую судьбу. Бедный сын травника, который с малых лет смотрел на смелую, воинственную Кымлан с восхищением, не задумываясь вступил в действующую армию Когурё. Вряд ли он мечтал о подвигах и славе, скорее ему хотелось стать таким же отважным, как его подруга детства. Поход за данью стал и для Чаболя первым серьезным заданием, и никто не мог предположить, что он приведет его к такой скорой смерти. Это Кымлан хотелось совершить какой-то подвиг, отдать жизнь, спасая государя или с честью погибнуть в бою. Но вместо этого она умрет как пленница на чужбине среди врагов. Что ж… она присягнула принцу Науну и до последнего вздоха должна сохранить гордость когурёсского воина.

До самого утра Кымлан так и не смогла заснуть, пытаясь осознать, что завтра для нее, Чаболя и других пленных в последний раз взойдет солнце.

Мунно встал на рассвете и выглядел так, будто тоже не спал всю ночь. Она не стала повторять свою просьбу: сын вождя вчера ясно дал понять, что не в силах ничего изменить, а еще раз унижаться Кымлан не хотела.

Он беспокойно ходил по комнате, время от времени бросая на пленницу хмурые взгляды, и иногда девушке казалось, что он хочет что-то сказать. Но Мунно так и не проронил ни слова, пока, наконец, за приговоренной не спустился конвой. Невозмутимый, суровый Даон связал ей за спиной руки и подтолкнул к лестнице. До этого молчавшее сердце вдруг заклокотало в груди, как в бурлящем кипятке, и Кымлан обернулась. Мунно посмотрел на нее, и его горячий взгляд пронзил ее насквозь. Странно, но в эту минуту Кымлан почувствовала, что между ними что-то изменилось. Как будто перед лицом смерти они перестали быть врагами.

– Спасибо… за все, – выдавила она тихо и едва заметно поклонилась Мунно. Все же он относился к ней уважительно даже когда узнал, что она бесполезна. Он станет хорошим вождем, достойным и справедливым, и с ним было бы приятно иметь дело в будущем, но… никакого будущего у нее уже не будет.

Кымлан часто дышала, чувствуя, как от страха вспотели ладони, а в крови просыпается огонь, будто учуяв, что хозяйке грозит беда. Ноги вдруг стали тяжелыми, а от земляных ступеней потянуло холодом, будто она ступала босыми ногами по льду. В голове стучала мысль, что вот-вот все закончится… осталось совсем недолго… Как жаль умереть, не взглянув в последний раз в глаза родным!..

«Отец… отец, прости меня… прости, нянюшка… Ваше высочество… мое сердце всегда принадлежало только вам…» Любимые лица метались в памяти, поднимая из глубины души горькое отчаяние.

Яркий дневной свет, которого она не видела много дней, на мгновение ослепил, заставив зажмуриться. Глаза слезились, Кымлан часто моргала и ступала наугад вслед за Даоном, не в силах отвести взгляда от покрытого полупрозрачными облаками неба. Сквозь бесформенные перья тихо сочились солнечные лучи. Как хорошо… последнее, что она увидит, будет не мрачная землянка и не провонявшая нечистотами клетка, а вольное бескрайнее небо.

– Шагай быстрее, – бросил через плечо Даон, и Кымлан почувствовала ощутимый толчок в спину идущего позади нее стражника.

Ускорив шаг, она огляделась и с удивлением обнаружила, что на улицы высыпал народ. Мохэсцы стояли по обе стороны неширокой улицы, по которой ее вели, и настороженно рассматривали незнакомку. Но странно – в их глазах не было ненависти или злобы. Некоторые женщины перешептывались между собой и сокрушенно качали головами, будто сочувствовали девушке. Простые люди мыслят иначе, чем воины и министры. Наверное для них Кымлан была лишь юной девочкой, которую они по-человечески жалели. Потому что точно так же совсем недавно провожали своих плененных сородичей, насильно уведенных в Когурё.

Они миновали несколько улиц, и сердце Кымлан вновь заколотилось: сейчас, уже совсем скоро! Однако конвой вывел ее за пределы мохэсского поселения и направил к густому лесу. «Я думала казнь состоится на городской площади… – с удивлением подумала пленница. – Хотя… какая разница, где умереть».

Как только они миновали первые ряды деревьев, ее вдруг оглушила отвратительная тошнотворная вонь. Кымлан закашлялась и инстинктивно дернула рукой, чтобы прикрыть нос, отчего веревки, туго стягивающие запястья, еще сильнее впились в кожу. Девушка старалась дышать ртом, ища глазами источник такого жуткого запаха. Будто здесь полегло целое войско, и тела убитых до сих пор не убрали.