Вера Лейман - Дерево красной птицы. Пробуждение огня

Он не мог смириться с ее гибелью и не переставал истязать себя чувством вины. Ведь если бы он не взял ее в тот проклятый поход… или если бы вернулся в ущелье, где Кымлан отчаянно сражалась с врагами… или не испугался угроз министра Ёна, остановившего его возле конюшни… А вдруг случилось бы чудо, и ему удалось спасти ее?

Эти мысли тяжелыми камнями сыпались на сердце, складываясь там в непрошибаемую стену, отгородившую его от семьи, министров, подданных и государственных дел, в которых раньше он принимал активное участие.

Министр Ён, всерьез обеспокоенный состоянием принца, пытался увидеться с ним, но каждый раз, как он приходил с просьбой об аудиенции, ему отвечали отказом. Наун не хотел никого видеть, в особенности тех, кто каким-то образом был причастен к смерти Кымлан. Однако упрямый Ён Чанмун не оставлял попыток достучаться до упрямца. Подкупив одного из слуг, однажды ему удалось проникнуть в покои принца.

– Ваше высочество, так нельзя, – министр с тревогой смотрел на безучастное лицо Науна. Глаза, которые еще совсем недавно горели страстью и решимостью, потухли, пальцы неосознанно крутили фарфоровую пиалу, которая – без сомнений – была наполнена вином. – По дворцу уже ходит нехорошая молва, что вы пристрастились к алкоголю.

– Министр, я сейчас не в том настроении… – он чувствовал себя пустым, как пересохший колодец, и сил выслушивать очередные нравоучения не было.

– Возьмите себя в руки, умоляю вас! Ведь вы же принц! Я понимаю ваше горе, но…

– Ни черта вы не понимаете! – равнодушное лицо вдруг исказилось ненавистью, Наун подался вперед и схватил Чанмуна за грудки. На то, чтобы не разбить его холеное лицо, уходил вся выдержка и самообладание. Он ненавидел его в этот момент всем сердцем. Его бессердечность и хладнокровие, которые не позволили спасти человека, которого принц так любил. – Это вы во всем виноваты! Если бы вы тогда не остановили меня, то…

– То вы были бы уже мертвы, – холодно осадил его министр Ён, и принц бессильно разжал пальцы. – Либо лишены титула. Но и в том и в другом случае спасти Кымлан вам бы не удалось.

Он сделал паузу и тяжело вздохнул. Облокотившись на гладкую столешницу, устало потер высокий лоб и расправил смятый воротник..

– Я мог бы хотя бы попытаться, – проронил Наун.

Конечно, все они были правы: и Чанмун, и отец, и эти прогнившие старики в Совете. Только это нисколько не уменьшало боль, которую испытывал принц от мысли, что ничего не сделал для спасения Кымлан

– Ничего бы не изменилось, и вам это прекрасно известно, Ваше высочество, – с нажимом сказал министр. – То, что случилось, ужасно, я понимаю, как вам сейчас больно, но сделанного не воротишь. У каждого своя судьба. Ваша тоска не вернет Кымлан к жизни, – голос министра вдруг стал тихим и печальным. Он с сочувствием смотрел на принца, будто действительно понимал, что тот испытывает.

Министр плеснул вина в свою пиалу и выпил залпом.

– Уверен, она хотела, чтобы вы жили дальше. Она ведь тоже любила вас и желала вам счастья.

Горло схватило спазмом, и Наун судорожно вцепился в край стола, сдерживая готовые прорваться сквозь плотину отчаяния слезы. Он ведь не пролил ни одной слезинки с тех пор как Совет отказался принять условия мохэ. Не разрешал себе плакать, потому что где-то в глубине души тлела сумасшедшая надежда, что Кымлан может быть жива.

– Как я могу жить дальше, если ее больше нет? – этот вопрос был задан в пустоту.

– Тем более ее смерть не должна быть напрасной! – горячо зашептал министр, наклонившись вперед. – Кымлан не стала убегать, а осталась сражаться. Она не только ваша возлюбленная, но и подданная Когурё, и вы лучше всех знаете, как сильна была ее верность. Очнитесь, прошу вас! Живите, чтобы ее жертва была не напрасной!

– Но как… как это сделать? Мне тошно от самого себя… – Наун опустил лицо в ладони, провел пальцами по распущенным волосам.

– Стать сильнее. Укрепить свое влияние при дворе, чтобы старикашки, которые отправили Кымлан на смерть, считались с вами! Тогда вы больше не испытаете то ужасное чувство безысходности, которое уничтожает вас сейчас. Мне больно видеть, что Первый советник смотрит на вас свысока, считая малодушным и слабым. Он изначально сделал ставку на наследного принца и выдал свою младшую дочь за него замуж, чтобы в будущем стать тестем короля. Представляете, какой огромной силой теперь обладает принц Насэм, имея такого могущественного родственника? – темные глаза министра сверкали огнем. Наун никогда не видел, чтобы обычно спокойный и рассудительный чиновник был так взволнован.

– Вы хотите, чтобы я стал политическим противником собственного брата? Этого никогда не будет! – повысил голос принц.

Дворцовые интриги, которые плели министры, всегда были ему глубоко противны. Он считал, что королевская семья должна быть выше этого. А Ён Чанмун сейчас пытался втянуть его в это недостойное дело, настраивая против брата. И уже не в первый раз.

– Я всего лишь хочу, чтобы вы заняли при дворе место, которого достойны, – министр внимательно разглядывал Науна, будто пытался узнать, искренен ли он. – У вас горячее и преданное сердце, и вы можете многое сделать для Когурё.

– Мне безразлична политика, – равнодушно пожал плечами принц. Все его мысли сейчас занимала только Кымлан.

После разговора с министром Наун вновь погрузился в свое одиночество. Опять дни потянулись бесконечной чередой. Лишь иногда ему снилась Кымлан. Растерзанная, с окровавленным лицом, она протягивала к нему руки, и в глазах ее была такая отчаянная мольба, что Наун просыпался в слезах. Безысходность, боль и неподъемная вина вновь разрывали душу.

Сестра всерьез беспокоилась о брате, который зачастил в город, где напивался до беспамятства. Не раз верный Набом приносил хозяина на спине, и Ансоль тайком открывала им потайную калитку, чтобы отец не узнал о безобразном поведении сына.

Наун ходил в тот трактир, где они часто бывали с Кымлан. Прокручивал в памяти их первый скомканный поцелуй по дороге домой и нелепое объяснение. Это было неловко, но очень искренне. Кымлан стала первой женщиной, которую он полюбил, и в тот момент принц просто не знал, как правильно выразить свои чувства. Если бы можно было вернуться в прошлое, он бы сделал все иначе.

Хозяйка трактира хорошо знала и его и Кымлан, поэтому ничего не спрашивала и молча наливала убитому горем молодому господину рисовое вино.

В один из таких вечеров Наун опять пришел, чтобы забыться, и по привычке занял самое дальнее место возле покрытого соломой забора. Он специально избегал людей и любопытных глаз, желая просто погрузиться в свое горе. Но не успел он налить себе вина, как над его головой прозвучал звонкий девичий голос: