Геннадий Головко - Ури

Претория, в которой расположился прокуратор, прикасалась к стенам ограды Храма и составляла часть колоссальных сооружений, вмещавших в себя священные здания. Глубокие рвы обрамляли преторию, окруженную четырьмя башнями по квадрату и одну внутри, соединённые между собой оградами. Со стороны Ури сначала показалось, что перед ним целый город, так впечатляюще выглядело это грандиозное сооружение. Внутри же все было устроено, как и положено крепости, только роскошь, сквозившая в каждом его камне и фреске, напоминала, что это самый настоящий дворец. Такой роскоши Ури никогда в жизни еще не видел. С его поста был хорошо виден лифостратон с его огромными каменными плитами у жилого помещения, где находились покои прокуратора Иудеи. Несколько раз Пилат выходил под навес и садился в кресло, которое было специально расположено так, чтобы редкий гость этого региона – ветерок мог продувать это место, освежая префекта своей прохладой. Находиться внутри помещения было невыносимо, несмотря на то что лето еще не наступило. Ури не верил своим глазам! Он воочию видел самого величественного человека Иудеи – Понтия Пилата! И не издалека, как весь народ в праздники, а вот так, всего в десятке шагов! От одного взгляда прокуратора Ури съеживался и готов был провалиться сквозь каменную плиту. Взгляд правителя был жестким и острым, как кинжал. Бледное лицо его было очерчено выдающимися скулами, меж которых горбился крючковатый нос. Веки были спрятаны в глубокие глазницы, из-под которых огнем вспыхивали колючие бледно-голубые глаза. Сам вид Прокуратора был властный, жестокий, не терпящий возражений. Многие считали его самодуром, виновным в многочисленных казнях, оскорблениях населения, и, уж если непокорные иудеи бунтовали, то Пилат беспощадно подавлял их, и ни один мускул никогда не дрогнул на каменном лице воина. Ури помнил рассказы старожилов, как под покровом ночи, в аккурат, когда Тиберий назначил Понтия Прокуратором Иудеи, тот доставил в Иерусалим позолоченные изображения Цезаря, так называемые «знамена», тем самым поправ местные законы, гласящие о том, что категорически запрещено выставлять в славном городе Иерусалиме каких-либо идолов. Огромная толпа со всех окрестностей двинулась к Прокуратору, стала умолять его почтить их древние обычаи и убрать «знамена» из Иерусалима. Однако, Пилат ответил категорическим отказом, и тогда толпа пала ниц у его дома и оставалась недвижимой пять дней и пять ночей. На шестой день Пилат заседал в суде в Большом стадионе и призвал к себе толпу под видом того, что готов дать им ответ. Однако, вместо этого дал команду воинам, и те окружили толпу тройным кольцом. Евреи были ошеломлены происшедшим, и тогда Прокуратор объявил им, что все они будут разрублены на части, если не примут изображения Цезаря. Воины обнажили свои мечи и воцарилась гробовая тишина. Так продолжалось около минуты. И ту вся толпа, как по команде, пала на землю, с криком, что предпочтут смерть нарушению священного Закона, и склонили свои головы под сверкающие мечи. Пилат был взбешен и, в то же время, поражен их религиозному фанатизму. Он понял, что проиграл, и был вынужден пойти на попятную, отменив свой приказ и удалил «знамена» из Иерусалима.

Но Пилат никогда не прощал обиды. И, в другой раз, после того как народ узнал, что он употребил священную казну, так называемый Корбан, на строительство акведука в 400 стадий, Прокуратор уже предвидел смуту и терпеливо выжидал, как тигр перед прыжком. И вот, когда толпа с яростными криками окружила суд, где он заседал и, заглушая всех своими криками, требовала вернуть деньги в казну, Пилат с каменным лицом подал знак воинам, которые заранее перемешались с толпой. Те вытащили дубинки и начали яростно избивать незваных гостей. Пилат специально не стал применять к толпе оружие, дабы проявить свою «гуманность». Но результат бойни был не лучше, если бы воины орудовали острыми клинками. Десятки людей были избиты до смерти, а те, кому удалось убежать, надолго запомнили, как идти наперекор Прокуратору. Всадник мог легко привести в трепет как простой народ, так и знать Иудеи.

Ури нес службу на своем посту по два часа. Затем его сменяли, и так – до захода солнца. После того, как солнце садилось за горизонт, приятная прохлада опускалась на древний город, и он засыпал. Все стихало, и только крики ночных птиц нарушали вечный покой. Ночью дежурство было гораздо приятнее и делилось всего на две части, по 5 часов. Ночью можно было даже сидеть, но главное, не спать. Это каралось наказанием в 20 плетей. Ури еще не сталкивался ни с телесными наказаниями, ни с казнями, но много об этом слышал. Конечно же, если не кривить душой, то ему страсть как хотелось посмотреть на такое жуткое зрелище, как казнь преступников. С одной стороны, конечно же, жаль было приговоренного к казни, но, когда он вспоминал, что это преступник, лицо его сразу вытягивалось, становилось суровым и беспощадным. Он представлял себя грозным Лонгином, которому все старались подражать и голосом, и жестами, и мимикой. Скоро утро, конец дежурства, затем день отдыха, а с утра снова на смену. Через пару дней большой праздник Пасхи. Жаль, что в эти дни он не будет дома. Этот праздник особенно чтили иудеи и уж тогда столы ломились от самых разнообразных яств в честь того, что почти полторы тысячи лет назад пророк Моисей вывел израильтян из Египта на святую землю. Слово «Пасха» означало «исход, избавление», избавление еврейского народа от египетского рабства.

Ночь прошла быстро, спать не хотелось, следующий день был днем отдыха, и Ури с товарищами с удовольствием бездельничали, чистили оружие и вспоминали родных и близких, представляя угощения Прокуратора для своих воинов в честь великого праздника.

За время своей непродолжительной службы Ури особенно сблизился с таким же молодым легионером, как он. Звали его Тейс. Правда, Тейса можно было уже назвать воином, так он уже был свидетелем и участником разгона иудеев во время эксцесса со «знаменами», о чем он с гордостью рассказывал своему молодому другу, выпятив грудь и напрягая еще незрелые мускулы. Ури же сидел и слушал его, раскрыв рот. Какой там сон! Он так увлекся рассказом друга, что не заметил, что уже стало вечереть.

– А ты слышал, что в Иерусалиме поймали сумасшедшего, который утверждал, что он царь иудейский?

– Нет, – Ури замотал головой. – И что с ним сделали?

– Я точно не знаю, но Захария (он кивнул головой на старого седого воина, сидевшего неподалеку и тщательно наводящего блеск на свой щит), рассказывал, что во время обхода территории, случилось вот что. Недавно в Иерусалим вошел с небольшой группой бедных людей человек, который, якобы спустился с небес и стал творить чудеса на земле. Поговаривают, что какого-то калеку он сделал здоровым, кому-то вернул зрение, вместо воды у него из кувшина потекло вино…