Татьяна Иванько - Светлый град на холме, или Кузнец. Том 1

Странно, что моя мать, тоже славянка не стала такой дроттнинг, как Лада. Или дело было не только в том, что она славянка? Или потому, что Вея, моя мать, была с других, юго-западных берегов нашего моря? Или вообще дело не в том, что она иноземка, а в том, какой была Лада?

Меня взяла зависть к уму и образованию, которыми обладала покойница Рутена. Ума и мне было не занимать, а образование… Ничего, я наверстаю всё, чего я не успела в детстве!..

На Эйнара было невыносимо смотреть: он разом постарел и сейчас выглядел старше своего отца, конунга Магнуса, которому было сорок пять, когда я видела его в последний раз.

А Эйнар глядел сейчас чуть ли не шестидесятилетним…

Он осунулся и поседел, глаза потухли и потемнели и загорались только, когда он смотрел на дочку, малышку Сигню, сидевшую на руках у Хубавы, мамки её матери, которая приехала с ней с её родины.

Кроме Хубавы, рядом с девочкой была и гро Ганна, которая так долго усиленно оберегала Рутену от козней моей Лодинн, но её дальновидность так и не распространилась на старших детей, которых она не смогла уберечь. Или не думала, что найдутся люди, способные покуситься на их жизни. Могла бы после первой смерти скумекать…

Но Лодинн очень хитра и изобретательна и не повторялась ни разу, нанимала всегда разных людей, с которыми потом расправлялась быстро и тайно. Ни один способ убийства детей Лады не повторился.

Я не знала подробностей и запретила Лодинн посвящать меня, желая отстраниться, не представлять себе умирающих замученных младенцев. Всё же и я была мать.

И всё же девчонка эта, Сигню, выжила. Кроме Ганны и Хубавы стоял возле девочки, как настоящий охранитель родной Хубавин брат Легостай, которого ещё иногда называли Эрленд (чужеземец). Это были те, кто приехал вместе с Ладой Рутеной. Но был и ещё один – певец Боян, десятилетний или девятилетний отрок. Он был воспитанником Рутены и приехал сюда ребёнком.

То, как он пел траурную песнь…

Я никогда не слышала такого голоса, чистого и звонкого, ни такого чувства, с которым он выводил свою печальную песню. Я знаю этот язык, но с мелодией, которую он извлекал из своего странного струнного инструмента, (мне предстояло ещё узнать, что это гусли) эта песня проняла меня до слёз, до самой глубины души…

И я, думавшая, когда я ехала сюда, как бы мне скрыть радость, овладевшую мной при известии о смерти моего врага – Лады Рутены, и торжество, готовое прорваться из моих глаз, я вдруг почувствовала, какое горе владеет всеми этими людьми, всем Сонборгом… Искреннее глубокое горе. Даже конунга Магнуса провожали спокойнее, без такого сильного чувства тоски и покинутости.

И я, почувствовав это всё, заплакала тоже.

Я оплакивала не свою соперницу, а то, как несправедлива ко мне судьба, что противопоставила меня с этой, очевидно необыкновенной женщиной, что я не могла стать с нею подругами, узнать её, поучиться у неё тому, что так восхитило меня.

Что, соперничая и ненавидя, я убила её и её детей.

И то, что тот, кого так люблю я, так и не смог полюбить меня.

И то, что я оказалась способна на такие страшные преступления, в то время как она устраивала судьбы сирот, строила школы…

Школы! Чего никогда ещё у нас не было: детей конунгов учили мамки и дядьки, как и детей высших алаев, а остальные… Ремесленники набирали учеников, бондеры учили своих детей возделывать землю, выращивать скот, охотиться и ловить рыбу. А дроттнинг Лада открыла школы для всех. Я же делала всё, чтобы превратить её жизнь в ад и сжить её со свету…

Но, выплакавшись, я почувствовала облегчение и смогла думать о том, что всё, что я обнаружила здесь, неплохо бы привнести и к нам, в Брандстан. Ведь всё это было пришествием нового мира к нам, в Свею.

Слёзы размягчили моё сердце, и я приказала Лодинн не трогать девчонку Сигню.

Всю мою жизнь я буду вспоминать этот день, когда Сонборг прощался со своей дроттнинг Ладой Рутеной, не дожившей даже до двадцати пяти лет, но успевшей так много.

Возвратившись в Брандстан, я долгое время размышляла, перебирала свои возможности, что же я могу сделать здесь из того, что было теперь в Сонборге. Я начала работу.

Скоро я открыла школу, где учили детей грамоте и счёту. У меня не было пока людей, которые знали бы латынь и греческий. Не было столько книг и те, что были, пылились, оберегаемые от всех, и рисковали стать пищей для мышей и крыс.

Я всё же нашла людей, которые засели их переписывать. Дело пока шло очень медленно. Я призвала мореходов на помощь, чтобы они привезли мне греков и латинян. Я искала тех, кто умеет петь и играть на музыкальных инструментах и скоро собрала некоторое количество, но никого, конечно, подобного Бояну среди них не было.

Но самое главное, я решительно взялась за образование сына и брата. Теперь я настаивала, чтобы они не только учились стрелять из лука, метать копьё, орудовать мечом, кинжалом, топором, шестипёром и дубиной, но и изучали законы Брандстана и окрестных народов, географию, математику, для этого я переманила всё же пару сонборгских учителей. И конечно изучали грамоту, а с приездом заморского учителя и языков других стран. Славян хватало и в Брандстане, один из них и научил Сигурда их языку. Впрочем, русский знала и я.

Вообще с началом учёбы стало очевидно, что Сигурд прилежен, любознателен и чем дальше, тем больше интересовался ученьем. Это вызвало во мне гордость и восхищение, ведь я ожидала сопротивления, которое встретила в Ньорде. Мой брат учился, конечно, тоже, как и ещё несколько мальчишек, будущих алаев Сигурда, но вечно норовил сбежать с занятий на ратный двор или устраивал разнообразные каверзы учителям и дядькам, приставленным к ним.

Ингвар удивлялся, для чего будущему конунгу становиться учёным.

– Я ещё не знаю, Ингвар, но я чувствую, что так будет правильно, – ответила я.

– Это ты на сонборгские чудеса нагляделась, – ухмыльнулся Ингвар. – Посмотрим, долго ли продержаться все эти нововведения после смерти Рутены. Греки и римляне разбегутся, украв книги, учителя в школах обленятся, и всё будет, как было.

– А дома в три этажа и водопровод тоже сбегут? – отбивалась я.

– Перестанут следить, засорятся и придут в негодность. И потом, пожары пожирают всё. Шесть лет, Рангхильда, всего шесть лет, даже одно поколение не успело вырасти в Сонборге при новых порядках. Всё забудется. И девчонка Сигню вырастет такой же тёмной, как была её бабка Белокурая Сигню, – продолжал насмехаться Ингвар.

Но я не уступала:

– Белокурая Сигню разумела грамоту, чему учила и детей. Кстати, первый грек в Сонборге появился ещё при Магнусе. Эйнар и Сольвейг с грамотой знакомы, читают и пишут.

– Как и ты. Ах, да! Я и позабыл, твоя мать, Вея, ведь тоже была славянкой, – он засмеялся.