Георгий Юров - День Аркарана

– Как я понимаю, ты не веришь, что это Валаам.

– Я не знаю кто это, но точно не Целитель.

– Об этом сказало тебе твоё сердце?

– Не только. У милорда были обычные руки, этот же человек шестипалый. На левой кисти у него совсем маленький, почти незаметный отросток, наподобие мизинца ноги, но у Валаама его не было, и я могу поклясться в этом его памятью.

– Может быть, ты просто не заметила, а он тщательно скрывал свой недостаток?

– Ты пытаешься убедить меня в том, чего нет, старик. Я знаю точно, что у Валаама было по пять пальцев на руках, ведь я столько раз видела их, – упрямо твердила девчонка; в глазах появились слёзы, а лицо напряглось. Понимая бессмысленность попыток разубедить её, Бальтазар пошёл в дом, а девочка отправилась мыть посуду к большой каменной чаше у колодца.

Ночью Фейга долго не могла уснуть, до глубокой ночи она вертелась на ложе из досок с постеленным на них набитым соломой матрацем, под храп давно уже спящей Хлои. В последнее время женщина стала совсем беспомощной. И без того распухшие лодыжки раздулись ещё больше и она почти не передвигалась, большей частью сидя на одном месте. Если всё же шла куда-то, то не переставляла ноги, а просто волочила их по земле, словно были они неподъёмны.

Когда девочка, наконец, уснула ей, приснился странный сон. В эту ночь ей отчего-то приснилась Хлоя, мёртвая, истекающая красной до черноты кровью Хлоя, лежащая посередине двора. И казалась отчего-то необычайно огромной, заполонившей собою всё пространство. Раскинув руки в стороны, старуха лежала на спине, пялясь мёртвыми глазами в небо, но когда Фейга хотела закрыть их, маленький наглый воробушек клюнул её в руку. Дерзкое существо не отставало от девочки, оно кружило над ней, клюя всякий раз, когда та склонялась над женщиной и тогда Фейга погналась за воробьём, желая прогнать его. Но тот, словно смеялся над ней, не улетая, а будто ведя за собой. В поисках назойливой птицы девчонка зашла в дом. Она больше не видела её, зато слышала монотонное чириканье и, идя на звук, вышла к библиотеке, заметив сидящего на толстом Кодексе воробья, что, упираясь лапами в пергаменные страницы, тянул стебель засушенного цветка. Наконец упорство было вознаграждено: настойчивая птица вытащила цветок, и Фейга увидела как-то попавшую в середину Кодекса чёрную розу.

Она проснулась и так лежала, не открывая глаз, боясь спугнуть навеянный сновидением образ. Чёрная роза была на гербе Дома Вальсамонов и теперь девочка не сомневалась, что это тот самый знак, о котором она молила судьбу. Утром за завтраком Бальтазар хмуро смотрел на её задумчивое страшное лицо, а, потом, не выдержав всё же сказал, когда больше в зале никого уже почти не осталось: – Вижу мои слова заставили тебя сомневаться в увиденном. Слово иногда бывает жестоким.

– Не это тревожит меня. Я видела сегодня во сне воробья держащего в клюве засохшую розу, а ещё то, что Хлоя умерла.

– Значит, время её пришло, – пожав плечами, ответил на это старик. – Мне будет её не хватать; сколько помню себя, она всегда была рядом.

– Но ведь это только сон! – поражаясь его словам, воскликнула девушка, привлекая внимание заканчивающих трапезу переписчиков, сидевших в другом конце стола. Нельзя считать мёртвым того кто ещё жив!

– Сны не что иное, как замыслы Богов, которые они вкладывают в голову человека. Тебе ничего уже не изменить.

– Возможно, – ответила девочка, гневно сверкнув глазами, будто именно Бальтазар был причиной грозящей старухе гибели. – Но я не могу просто смотреть, как она умирает и сделаю всё, чтобы этого не произошло!

Слух о том, что Хлоя скоро умрёт, быстро разлетелся по дому. Сама женщина всё также неторопливо занималась домашними делами, с удивлением ловя на себе тревожные, жалостливые взгляды, ведь спустя недолгое время каждый из писцов был уже в курсе уготованной ей судьбы. Короткий зимний день быстро подошёл к вечеру. Хлоя медленно несла на коромысле небольшие кожаные вёдра с водою для кухни, когда стоявшая во дворе на вершине холма телега, к колесу которой прикрепили новый железный обод, но почему-то не убрали со двора, внезапно соскочила с подставленного камня.

Набирая ход повозка, катила, стремительно приближаясь к застывшей на месте старухе, что полными не страха, а скорее удивления глазами смотрела на неё. Вдруг Фейга, весь день со стороны наблюдавшая за женщиной, с истошным криком бросилась к ней, в последний момент, повалив на землю и несущаяся подвода врезалась бортом в забор, а колёса замерли в считанных дюймах.

Бросив работу, все кто был в доме выбежали на улицу, глядя с крыльца на лежащих в грязи плачущих женщин. Но ник-то не подошёл к ним, словно это было опасно, будто боялись они, зная об уготованной Хлое участи накликать несчастие и на себя. С трудом подняв старуху на ноги, Фейга вела её к дому. Неохотно расступившись, писцы глядели им в след, а стоящий в стороне Бальтазар сказал, выражая общее мнение:

– Тебе не изменить судьбу.

– О чём это ты? – спросила Хлоя, недоумённо глядя на хозяина дома, тот мочал и не выдержав, Ронин, один из писцов, совсем молодой мужчина ответил:

– Девчонка видела во сне тебя мёртвой, – старуха остановилась, переводя дыхание, и уперев руки в бока, спросила Фейгу, глядя на неё ставшим вдруг пустым взглядом: – Почему ты не сказала мне, что моё время пришло?

– Это только глупый сон.

– Нет, в Башне Молчания уже заждались меня души предков. Вся моя родня давно там, лишь я ещё зачем-то топчу землю.

– Не тебе это решать. Я сама чуть было не умерла раньше срока, но Валаам спас меня, вырвав из лап смерти. Считай, что отдаю долг.

– Ты – другое дело, я совсем старуха, меня ничего больше не держит здесь.

– Не тебе это решать, – повторила девочка и, оставив женщину во дворе, пошла к дому, бросив напоследок: – Не смей больше умирать. Я спасла тебя раз, спасу и второй, но если ты не хочешь жить, я ничего не смогу сделать.

Прошло несколько похожих друг на друга дней. Хлоя полностью бросив заниматься домом, готовилась к смерти, ожидая её каждое мгновение, но смерть не спешила и старуха сидела целыми днями на улице, безучастно глядя на обыденную суету вокруг. Теперь на Фейгу легли все заботы; Бальтазар подумывал взять ей помощницу, но пока Хлоя была здесь, дом считался помеченным смертью.

Непорочная Дева была Богиней нового Добробрана, культом избранных – узкого круга королевских вельмож, среди простых людей верование в Отверженного Бога оставалось непоколебимо. Пусть клирики Храма считали его нечестивым, народ настойчиво цеплялся за старую веру, как за разорванную материнскую пуповину, сохраняя в душе традиции предков. Нужно было время, много времени, чтобы одна из этих традиций победила окончательно, либо обе они слились воедино, в своеобразный симбиоз.