Роберт Егоров - Хозяин башни. Часть 1

– Ты должен быть готов, – сказал мой великий предшественник, – отправляйся в Нювалребен. Будь там к началу зимы. Я найду тебя.

Так, а что же было дальше? Если я не ошибаюсь, в его мемуарах было упоминание об этом. Ну-ка, посмотрим. Ага, вот оно.

Игорь

Сизые облака затянули холодное небо и сыпали на набережную мелкую морось дрожащего воздуха. Ветер задувал сразу со всех сторон, швыряя в лицо худощавому парню, на вид которому было лет двадцать пять, дождевую пыль. Но тот, казалось, вовсе не замечал начинающуюся непогоду. Скорее всего он, как и ещё пять миллионов аборигенов, просто свыкся с местным климатом, впитал его нездоровую сырость; и если бы, вдруг, в небе засияло солнце, он недовольно поморщился бы и поспешил скрыться в затхлой роскоши метрополитена или в цокольной затхлости ресторанчиков.

Парень поставил полупустую бутылку вина на холодный гранит набережной и потянулся в карман куртки за сигаретой. Щёлкнув зажигалкой, он глубоко затянулся и выпустил струю дыма в сторону стылой реки, воды которой мелко дрожали под нарастающими порывами ветра.

– Почему писатели всегда описывают сигаретный дым как голубой? – вслух спросил он, обращаясь то ли к самому себе, то ли к реке, всё ближе подбирающейся к кроссовкам юноши. Примериваясь, она накатывала волнами на ступени, спускающиеся к самой воде и утопающие в ней. – Вот он, дым, – парень снова затянулся сигаретным дымом и скосил глаза к носу, внимательно рассматривая выдыхаемые никотиновые облачка, – вовсе не голубой. Ну может быть серый. Скорее даже прозрачный. Нет, всё-таки серый.

Он не боялся, что его кто-то услышит и посчитает за сумасшедшего. В такую погоду люди старались сидеть дома или укрыться в уютных кофейнях, ну или на худой конец пережидать дождь под крышей среди громадных колонн соборов. А даже если кто и увидел одиноко сидящего парня на набережной с бутылкой вина, то и слова бы не сказал. Тем более случайному прохожему не пришло бы в голову усомниться в его рассудке. Как-то самой собой культурная столица превратилась в столицу вина и меланхолии, и одинокий человек, устремивший рассеянный взгляд за горизонт, давно уже не вызывал удивлений.

Этот город был пристанищем всех романтически настроенных отшельников, стремящихся обрести себя и отыскать здесь смысл бытия. Они толпами вываливались из душных вагонов поездов дальнего следования, приезжая из провинции покорять северную Пальмиру. И всю эту разномастную публику, возбуждённую ложной романтикой города-призрака влекло именно к реке, что из века в век несла свои мутные воды через болота. Почему именно сюда, к реке? Ведь тут непрекращающийся холодный ветер, который залезает под самую кожу и вечная морось, которую не иссушит уже никогда даже самое жаркое солнце. Привлекательного, согласитесь, мало. Может, дело в разрекламированных, упакованных в тёплый гранит набережных? Может. Но скорее всего в том, что река была единственным, что двигалось в этом вековом застое. И шли они сюда по наитию, которое вело их предков, а теперь затягивало и их.

Этот город – приманка. К нему остервенело бегут навстречу, бросают всё нажитое, стремясь утолить здесь свои самые великие мечты, которые после неизменно утопают в сладких парах джаzового Каберне. Мечты-утопленницы, трупы которых уплывают на запад, в Финский залив. Вот оно ключевое слово – запад. Разве можно начинать что-то там, где всё априори заканчивается? Почему об этом никто никогда не писал? Хотя бы спел. А то всё им «в Питере пить». От хорошей жизни что ли? Разочарование – вот что ждёт всех вас, наивных мечтателей. А после смерть. Духовная ли, физическая – не всё ли равно? А надрывный свист ветра в дворах-колодцах станет панихидой по нам, сочинённой ещё триста лет назад лицемерным городом, который остервенело строил двухметровый безумец. Остерегайтесь сумасшествия царей. А хоть бы даже императоров.

Парень со злостью бросил окурок в реку и потянулся за бутылкой. Терпкое красное вино с повышенным содержанием танинов и фруктовым букетом приятно туманило разум, заставляя видеть в безжизненных клочьях сизых туманов проблески фантомной надежды. Сплошной обман. Хоть кто-то был однажды счастлив в этом городе? Так, чтобы по-настоящему, без лишних слов, не крича об этом на каждом перекрёстке? Счастье – оно молчаливо. Впрочем, отчаяние тоже. Две сестрёнки-близняшки – поди разбери кто перед тобой.

Ветер всё усиливался, разгоняя волны, разбивая их о гранит и осыпая водными осколками лицо парня. Он натянул посильнее капюшон куртки, пряча под ним свой белобрысый вихор и снова отпил из горлышка.

Чокнутые чайки молчаливо барахтались в воздухе, пытаясь поймать под крыло потоки воздуха. Они бросались с отчаянием самоубийц в волнующуюся воду и мгновенно выныривали с трепыхающимися рыбёшками в зажатых жёлтых клювах. Впереди высился тонкий шпиль собора, укрытого за мощными бастионами крепости, ни разу не видевшей сражений. Император сразу задумал её как место пыток и могил, фальшиво обозвав это фортификационным сооружением, чтобы не отпугивать раньше времени своих приближённых. Скопище разбитых судеб. Город родился среди смертей. Мог ли он теперь жить иначе? Если бы в России жили слоны, они бы выбрали Питер местом своего братского кладбища. Есть ли ещё более подходящие варианты?

Нет, это не счастливый город, что так помпезно вырос посреди туманных болот. Фарс в угоду безумцу.

А вино было вкусным, чёрт побери. Вот! Ещё один символ – усатая шляпа с хриплым тембром голоса, чуть ли не ежедневно поминающая чертей. Вот и дозвались. Город, хранимый бесами. Надо было слушать классиков и гнать их подальше. Зря что ли оккультные практики выдумали?

Зарядил мерзкий апрельский ливень, подгоняемый сбивающим с ног ветром.

– И хляби небесные разверзнуться! – парень встал, широко расставив ноги, чтобы не поскользнуться на мокрых камнях, снял ставшие под дождём бесполезными очки и, зажмурив глаза, подставил лицо навстречу протекающему небу. Опущенной рукой он крепко сжимал за горлышко бутылку вина. В этот торжественный момент в кармане зажужжал телефон, руша всё величие будничным гулом вибрации.

– Ну как всегда, – выругался парень, нацепил обратно очки, тут же размывшие мир вокруг и полез свободной рукой в карман джинс. Телефон не хотел вылезать, цепляясь за ткань. —Давай ты уже! – раздражённо бормотал он, наконец, выдёргивая аппарат вместе с вывернутой подкладкой кармана.

На экране светилась надпись: Ира менеджер.

– Да.

– Гарик, привет, – вкрадчиво произнесла девушка на другом конце линии.

– Привет.

– Как дела?

– Нормально, – стараясь говорить бодрее, тщательно контролируя слегка заплетающийся язык, ответил он. – Вот, наслаждаюсь видами Петербурга.