Ярослава Осокина - Потерянные имена, чужие тени

– Если господин в порядке, мы, с вашего позволения, продолжим свой путь, – сухо сказал Раду, слегка поклонившись.

К его удивлению и досаде, медикус покачал головой:

– Нет, нет! Не могу позволить себе оставить своих спасителей без благодарности! Я живу поблизости, прошу пройти ко мне. К сожалению, никакого особенного угощения предложить не могу, но…

Он повертел в воздухе кистью руки, и Раду понял, что медикус придумывает на ходу. Он оглянулся на крестного, еле заметно мотнув головой. Но дядюшка и не заметил этого движения, радуясь, что так все обошлось. Он похлопывал Раду по плечу, нахваливая его и нервически похохатывая. Потом спохватившись, представил крестника и медикуса друг другу. Господин Корнелий Тенда кивнул вежливо, но в ответ Раду лишь нахмурился.

Дядюшка не обращал внимания на сердитые взгляды Раду, и потому они каким-то образом вскоре оказались у дома господина Тенды, внушительного темного особняка на тихой улочке вдали от Базарной площади.

Внутри было темно и пусто. Пахло травами – удивительно для городского дома, – и еще чем-то резким, едким. Двое слуг, старик и старуха, беззвучно скользили в тенях комнат, подавая чай.

– Я уезжаю на днях, – говорил господин Тенда, усаживаясь во главе стола. – Поэтому прошу простить за неустроенность и скудную трапезу.

Они с дядюшкой обсудили дороги, развороченные военными действиями, невнимание нынешних властей, подорожные налоги, которые требовалось платить чуть ли не каждые десять миль, погоду, которая все портилась и портилась. Раду в разговоре не участвовал, мрачно помешивая изящной серебряной ложечкой чай. Сладкий он не выносил, но старуха, не спрашивая, насыпала ему от души. Сидел он сгорбившись, всем видом выражая неудовольствие происходящим.

Когда господин Тенда заговорил о том, что его помощник недавно серьезно заболел и оставил службу, Раду исподлобья глянул на него.

– Что мне делать, не знаю, – развел руками медикус. – Ведь у меня столько забот, и в дороге необходима помощь. Мои слуги, которых вы видели, живут здесь, да и по состоянию здоровья я бы не рискнул их с собой возить. А мне всего-то нужен образованный молодой человек, который бы заботился о дорожных издержках и впоследствии домашнем хозяйстве. А мои исследования! Один я не справлюсь со всеми мелочами…

Дядюшка оживился, порываясь все сказать что-то и взволнованно поглядывая на Раду. Едва господин Тенда сделал паузу, дядюшка воскликнул:

– Так вот мой крестник! Он и образован, и некоторым наукам обучен, и, более того, им необходимо в скором времени отправляться в столицу.

– Да, столицу я непременно миную по пути, – подтвердил господин Тенда.

– Я не один, – строго сказал Раду. – Со мной путешествует сестра.

Расценив это заявление как согласие, господин Валенту успокоенно вздохнул, а медикус подался вперед, сцепив руки в замок.

– Я бы поэкзаменовал вас, если вы позволите… и я был бы рад назвать вас своим помощником.

Раду жестом остановил начавшего было говорить дядюшку и тоже подался вперед. Его бледное лицо стало очень серьезным.

– Не скрою, – хриплым голосом сказал он, и господин Валенту поразился, с каким старанием Раду пытался говорить вежливо. – что этим своим предложением вы сильно нас выручите. Давайте условимся о времени экзаменовки.

– Непременно, непременно, – улыбаясь сказал господин Тенда, и его черные глаза блестели от удовольствия. – Мне кажется, у нас не возникнет особых проблем! Такой достойный молодой человек, способный постоять за себя, и к тому же пекущийся о сестре… Вы мне уже нравитесь! Правда, должен предупредить, работы у меня будет много, а сам я требователен.

Дядюшка и медикус расстались в весьма приподнятом состоянии духа, Раду же, напротив, был еще более тих и угрюм, чем раньше. По дороге он попытался расспросить дядюшку о медикусе.

Услышанное едва ли успокоило его: Корнелий Тенда в городе бывал наездами, в основном жил или в столице или в своей небольшой усадьбе под Тичанами, много о нем не знали, разве что вот не женат, зело учен, необщителен, и будь это все лет сто назад, то давно бы сожгли его вместе с лабораторией и теми штуками, что он в своей оранжерее разводит.

– Что же, поддерживал он герцога или нынешнего короля? – нервно спросил Раду.

– Э нет, что ты. У нас тут все за короля, сам знаешь. А господин медикус последний год в Збысских горах провел. Ну, как он это говорит. А там кто его знает.

Раду кивнул. Эти три неполных года войны если чему и научили людей, так это держать язык за зубами: кто да за кого. Сегодня твои соседи все за короля, а завтра, глядишь, повсюду герцогские флаги с желтым медведем мелькают, и один сосед твой между ними болтается, а второй бежит докладывать, кто еще там за короля был. Дюжина дней пройдет, и вот вновь лазоревые стяги с алыми крестами королевской династии, и снова кто-то там болтается меж ними. Делай вид, что ты пылинка последняя, что тебя нет, – и может быть, как-то переживешь кровавые эти волны. Ведь там какая разница, кто сидит на троне, все одно тебя-то будут обдирать да унижать.

А как ни крути, живым быть лучше: стерпи все, да и пройдет оно как-то.

Подобная философия была не чужда Раду, давно уже отвыкшего встречать новый день с какими-либо добрыми чувствами. Однако же счастливый случай, что свел его с господином медикусом вселял некую надежду, что далее жизнь может стать более устроенной. И менее опасной.

На следующий день, за час до полудня, когда обычные горожане давно уже на ногах, а знатные едва-едва открывают глаза, в дом господина медикуса, в условленное время постучал молодой человек в сопровождении девушки, закутанной в темную накидку.

Корнелий, который из своего кабинета слышал стук, покачал головой: сразу же за этим стали бить часы на площади мученицы Агаты. Нарочно ли Раду пришел так точно, или же это в его обычаях? Старик-слуга пришел доложить о гостях, и господин медикус велел отвести их в красную гостиную, и сам, выждав некоторое время и собравшись с мыслями, спустился туда же.

Красная гостиная была не очень удобной угловой комнатой, вытянутой в длину. Темно-багряные бумажные обои, бывшие некогда в моде, местами выцвели, дубовая мебель и массивные книжные шкафы изящества обстановке не добавляли. Хотя слуги поддерживали ее в чистоте, пользовались ею весьма редко: ни позабытых личных вещей, ни раскрытых книг, даже цветы, что стояли в вазе у окна, давно высохли.

Брат и сестра не присаживались. Девушка стояла у высокого, часто переплетенного окна, рассеянно всматриваясь в тихую улочку за ним. Раду скучал у книжного шкафа, изучая корешки стоявших там книг. Едва Корнелий зашел, девушка испуганно встрепенулась и, повернувшись, замерла. Раду сразу же прошел к ней и встал рядом.