Ярослава Осокина - Потерянные имена, чужие тени

Уважаемый медикус Корнелий Тенда более всего ценил размеренную и предсказуемую жизнь. Это позволяло ему отдавать все силы работе, не размениваясь на глупости.

Оттого ему было крайне досадно отвлекаться, и он не раз задумывался о том, каким таким образом он оказался в очередном неприятном положении. К примеру, когда ему пришлось обшаривать кусты терновника в поисках следа упыря, убившего некую девицу. Или в ту ночь, когда пришлось отстреливаться от толпы навязчивых мертвецов… а, и вот была еще, с кладбищем история и с разбойниками…

Немало времени он посвятил этим раздумьям, придя к выводу, что все это несомненная вина Раду. Но все это было гораздо, гораздо позже.

Война закончилась сразу вслед за летом. Не было ни радости, ни облегчения: только вытоптанные поля, сожженные и ограбленные деревни и городки… мародеры и разбойники, по-прежнему рыскающие в округе. Зима предстояла голодной, и хотя новый король пообещал открыть потайные закрома, никто на это не надеялся: откуда ж там взяться запасам, в этих королевских закромах. На соседей и того меньше надежда была: у них самих еще недавно гремела война.

На дорогах было полно самого разного люда, никогда не знаешь, с кем тебе доведется встретиться – то ли нищенка с ребенком, а то ли какая-нибудь графиня с сыном-наследником разоренных земель милостыню просит. Говорили еще, что скитается где-то по дорогам бывший наследный принц соседней страны, чьего отца казнили еще по весне.

Дажью война почти обошла. В этот тихий городишко у предгорий трижды входили войска: королевские попеременно с ватагами мятежного герцога. Все три раза городской совет встречал войска с распростертыми объятьями, благо, что останавливались они от силы на несколько дней.

Дажья не нужна была никому: город при университете, оживлявшийся разве что по праздникам и по весне, когда у студиозусов были краткие вакации. За ней не было ни важных дорог, ни стратегических укреплений.

Войска оставляли горожан с приуменьшившимися припасами, зато целыми и почти не помятыми.

Поэтому окончания войны Дажья считай и не заметила.

Разве что бродячего люда прибавилось: кто перебирался поближе к столице, кто искал места получше.

Почтенный Чезар Валенту этого не одобрял. Все должно быть как положено. Где родился – там и живи, и помирай тоже там. Бродяг и войны он не одобрял, как и снег поздней весной или излишнее тепло в декабре.

Впрочем, несмотря на жесткость суждений, господин Валенту был человек добрый и порой, как говаривала его покойная супруга, слишком мягкий. Это действительно было так, и пока жива была супруга, позволял он ей управлять своим хозяйством, как ей вздумается, и дочки вертели отцом, но хозяином он был рачительным, дела вел твердо, и даже рисковал понемногу, вкладывая деньги в некоторые предприятия.

Но то до войны было. Теперь вот господин Валенту днями просиживал над бумагами и расчетами, пытаясь вернуть хотя бы часть упущенного за время беспорядков. От этого малоувлекательного события однажды днем его отвлек слуга.

– Господин, там с визитом… – слуга замялся, подбирая слова, – двое. Родственники, говорят, из провинции.

– Это как? Что значит «говорят»? – удивился господин Валенту. – А ты чего так туманишь? Кто приехал-то?

– Прошу прощения, господин, – слуга поклонился, скрывая замешательство, – не узнал я. Там двое, юноша и девушка. И вроде видал я их, но не припомню. Потому и пустил, а вдруг правда…

– «Вдруг правда», – сердито передразнил его господин Валенту, – хоть куда пустил? Сейчас вынесут из гостиной, что под руку попадется, а ты так и будешь болтать, что «вдруг и правда».

Но неожиданные гости и не думали разбойничать. Когда господин Валенту несолидно ворвался в малую гостиную, он обнаружил, что юноша и девушка мирно сидят на креслах, ждут.

Молодой человек в черном встал, разворачиваясь гибким, змеиным движением. Его спутница торопливо поднялась, поклонилась и едва слышно поздоровалась.

Господин Валенту растерялся. Их лиц он не помнил.

– Прошу прощения, – осторожно сказал он. – Не ошиблись ли вы?.. Я, к сожалению, не имею чести знать…

Господин Валенту запнулся: девушка вскинула на него отчаянные, полные слез глаза.

– Нет ошибки, – хрипло сказал юноша. – Присмотритесь внимательнее. Мы не раз встречались прежде.

Господин Валенту сначала нервно оглянулся на дверь, раздумывая, не позвонить ли, чтобы слуга выставил странных гостей… потом любопытство одержало верх. «Господин Валенту, – говаривала его покойная жена, – ваше любопытство просто неприлично. Маленькому мальчику еще пристало подобное, но не вам».

Незнакомец глядел на него, прищурив желтые глаза. Осанка, стать и уверенность урожденного дворянина, серебряная серьга в ухе – диковатая традиция глубинки. Черные, неровно обрезанные волосы крылом падали на лицо, закрывая его наполовину. Если бы не презрительное выражение, то его можно было бы назвать даже миловидным. Девушка была похожа на него, только с более нежными чертами лица. Оба они были одеты в темные одежды какого-то несусветно старомодного покроя: длинный камзол, кафтан с черным шитьем у него и плотный плащ с капюшоном поверх строгого платья у нее.

Девушка сцепила тонкие белые руки и напряженно смотрела в лицо господину Валенту.

И ведь действительно, что-то в них было. Вот этот разлет бровей, четкие скулы – господин Валенту уже видел это все где-то.

Незнакомец нахмурился, поняв, что господин Валенту не может вспомнить, и резко отвернулся к окну, скривив губы.

– Прошу прощения… – снова сказал пожилой господин.

И вдруг он узнал. Только что не мог понять, кто это, выискивал в памяти их черты, казавшиеся знакомыми… и вдруг понял.

Он ахнул, закрывая рот рукой.

– Деточки! – воскликнул он. – Деточки мои, так вы живы!

Господин Валенту бросился вперед, в порыве чувств схватил холодные руки девушки и крепко сжал их. Он не стеснялся выступивших слез и только повторял: «Счастье-то какое, какое счастье, деточки, добрались, живые!»

Юноша стоял рядом с ними, а когда господин Валенту повернулся к нему, порываясь и его потрясти за руки, шагнул назад и неловко поклонился.

– Что ж вы своими именами-то не назвались? – спросил господин Валенту и позвонил в колокольчик. – А вдруг я бы не узнал, память-то уже не та, не та…

– Нет больше тех имен, – хриплым и все так же незнакомым голосом сказал юноша. – Я Раду, ваш крестник. Это моя сестра Тию, дядюшка. Мы будем очень благодарны, если вы только так будете нас звать.

Он резко поклонился.

Слуга вошел в гостиную, и господин Валенту растерянно ответил: