Алена Трутнева - Дорога крови

– Так что там написано на этой твоей бумаженции, Савьо? – Пёс постарался придать своему тону побольше беззаботности.

Юноша довольно долго молчал, а потом вздохнул.

– Я случайно увидел это, когда искал старый договор. И потихоньку переписал себе. Если Дьюхаз узнает, он жутко рассердится. – Савьо ткнул пальцем в одну из строчек. – Вот. Здесь написано, в каких портах проходят бои рабов. Судя по всему, ты, Пёс, уже десятый его боец. Все предыдущие не слишком долго протянули. – Писарь почувствовал, как Айзек встревоженно завозился рядом, но даже не взглянул на него. – Если верить этим записям, ты можешь принести ему весьма неплохие деньги. Если, конечно, сумеешь выжить и победить. – Савьо нарочно старался говорить как можно жёстче. Ему казалось, что Айзек обманывает его, и хотелось хоть немного отыграться. – Твой следующий бой состоится в порту Далвейн, где Дьюхаз проиграл немало. Очень похоже, что тебе придётся нелегко. Мы доберёмся туда примерно через две с половиной недели. Ещё там было сказано, что эти бои называются цепными. Ты не знаешь, что это?

– Знаю… – глухо произнёс Пёс. – Я слышал рассказы о таких боях. Рабы дерутся не в клетке, а удерживаемые цепями за щиколотку, за пояс, за шею – в зависимости от фантазии устроителей. И не один на один, а сразу несколько человек. Неудивительно, что работорговец лишился многих бойцов в этой свалке.

Вся обида Савьо растаяла, и он взглянул на Айзека. Но, несмотря на сдавленный голос, лицо его друга оставалось непроницаемым.

– Я верю, что ты справишься. Судя по всему, ты отличный воин.

– Да уж, – Пёс усмехнулся, – воин отличный, а в рабство умудрился загреметь. Ладно, что об этом говорить… Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Всё будет так, как будет. А с обратной стороны что?

Савьо перевернул листок.

– Здесь… Знаешь, лучше бы я никогда не видел этого. Это «рабы в деньгах», как выражается сам Дьюхаз.

– Рабы в деньгах? – Айзек вопросительно изогнул бровь.

– Подсчёты, которые он ведёт. Сколько рабов он получил, сколько уже погибло, сколько, по его мнению, он ещё может себе позволить убить, чтобы выручить в разы больше того, что потратил. А это, судя по всему, совсем не сложно. Ведь большую часть он либо купил за бесценок, либо вовсе захватил силой. Получается, что я – его самый дорогой раб. – Савьо со злостью скомкал листок. – Голод и болезни – от них умирает немало народу, это понятно. Но, кроме того, там было записано, куда ещё «расходуются» рабы. Это его слово. Сам работорговец держит несколько наложниц. Но его надсмотрщики и матросня… Время от времени он дарит им рабыню, чтобы они… Чтобы… – Голос писаря задрожал от злости. – А потом этих женщин убивают. Иногда детей…

Айзек ощутил острое желание подбодрить писаря, сказать ему что-нибудь утешительное, он даже поднял руку, собираясь положить её на плечо юноши, но собственное решение не привязываться мгновенно напомнило о себе. Пёс сцепил руки в замок и уставился на них.

– Это отвратительно, но… Но мы ничего не можем изменить.

В глазах Савьо зажглась ненависть.

– Как бы я хотел прикончить Дьюхаза и Уника и освободить всех несчастных в трюме.

Айзек бросил быстрый взгляд на юношу и снова отвернулся.

– Спасать других – опасное и неблагодарное занятие.

Савьо с вызовом глянул на Пса.

– Неужели ты действительно дорожишь только своей жизнью? Айзек, ты ведь такой смелый и решительный. Ты отлично сражаешься, ты многое умеешь. Тебе никогда не хотелось совершить нечто героическое? Спасти кого-нибудь от ужасной доли?

– Я уже говорил… Я не из тех, кто бросится спасать других, позабыв про себя.

Писарь ударил кулаком по койке.

– Что ты твердишь эту фразу, словно заученную? Ты загляни к себе в душу, загляни в своё сердце, Айзек. Неужели тебе действительно никогда не хотелось сделать доброе дело и кому-то помочь?

Пёс поднял глаза на юношу – и Савьо удивился, насколько колючим и отчуждённым стал взгляд парня.

– Нет. Никогда. Для меня самое главное – моя шкура. Что станется с другими, меня мало интересует. Моя единственная цель – сбежать и больше никогда не видеть работорговца и его подручного. И ты дурак, Савьо, если жаждешь чего-то большего. Это только в сказках герои побеждают и живут долго и счастливо, любимые и почитаемые всеми. В настоящей жизни так не будет. Раз, два поможешь несчастным и перейдёшь дорогу властолюбивым богачам, а потом окажешься закопанным где-нибудь в куче отходов – мёртвый и никем не почитаемый. И я не хочу себе такой участи.

Савьо вскочил с койки и принялся мерить каюту шагами.

– Ты прав, разумеется. И кто я такой, чтобы судить тебя? Ведь мне самому никогда не хватало храбрости и духу выступить против несправедливости. Но лишь здесь, на корабле Дьюхаза, я столкнулся с таким беспросветным злом. Порой мне кажется, что благоразумие вот-вот покинет меня и я не смогу дольше стоять в стороне. Как бы я хотел быть таким же храбрым, как ты, Айзек! Тогда бы я мог бороться с работорговцем и Чёрным Человеком.

– Тебе не справиться с Дьюхазом и Уником. Ты погубишь себя.

– Ну и пусть! – выкрикнул Савьо. – Ведь должен же хоть кто-то выступить против них. Когда сильные и смелые не хотят протянуть руку помощи, слабым приходится взваливать на себя весь груз.

Пёс встал. В его глазах уже не осталось ни капли дружелюбия.

– Я. Никому. Ничего. Не. Должен. – Казалось, парень впечатывает каждое слово в стены каюты. – Я не обязан никого спасать и защищать. И довольно об этом. – Айзек направился к своей постели в углу. – Да, и не забудь избавиться от этой бумаженции, если не хочешь снова быть битым из-за собственной глупости.

Писаря захлестнуло возмущение.

– Глупости? Чужие жизни – для тебя глупости?

Савьо напрасно ждал ответа – парень молча устроился на куче тряпок и отвернулся к стене. Наконец, писарь не выдержал.

– Знаешь, Пёс, что я о тебе думаю? Ты трусливый и бессердечный!

Не дождавшись ответа и на этот раз, Савьо лёг на узкую койку и завернулся в одеяло, пытаясь заглушить уныние, которым обернулся гнев. Но всё тщетно – сон не шёл. Полежав ещё немного, юноша ощутил, что койка под ним начала раскачиваться куда сильнее обычного.

«Похоже, морю сегодня тоже никак не успокоиться», – усмехнулся про себя Савьо. Но его мимолётное веселье закончилось уже со следующей волной, когда писарь ощутил, как жутко его мутит.

Поднявшись и с трудом удерживаясь на ногах от качки, Савьо побрёл к двери.

«А Псу хоть бы хны. Спит себе и даже не чувствует себя виноватым», – с горечью отметил юноша.

Дежурившие в полутёмном коридоре надсмотрщики едва удостоили вниманием бледного как полотно писаря. Поднявшись по ведущей на палубу лестнице, Савьо замер на последней ступеньке, судорожно вцепившись в косяк. Вопреки его ожиданиям, на судне не царила суматоха. Всего несколько матросов – не особенно, впрочем, встревоженных – возились у мачты, натягивая леера.