Андрей Горянов - Тень Феникса

Грева, моего единственного слуги, дома не оказалось. Вполне возможно, опять набрался дешевого вина и пошел в бордель, в который раз залечивать старые боевые раны. Была у него жена, и даже дети вроде как имелись, но старик отчего-то всегда предпочитал спускать жалованье на гетер и выпивку, нежели хоть как-то помогать семье. На меня он всегда смотрел не как на человека, но как на ожившую золотую вазу, принадлежавшую лично Великому маршалу, создание совершенно другого уровня бытия, разговаривать с которым не просто бесполезно, но даже страшно, и уход за которой, тем не менее, внезапно оказался его прямой обязанностью. Когда я о чем-то пытался его спросить, Грев лишь забавно выпучивал глаза и вытягивался по стойке смирно, отвечал глупо и невпопад, зная лишь, что мне нужно во всем угождать. Но понимал это, однако, совершенно по-своему.

Упав на свежезастеленную кровать, отдающую слабым ароматом цветущей лаванды, я долго не мог заснуть, в душной тьме рассматривая фрески на потолке, пытаясь собраться с мыслями и придумать, что же делать дальше. Где-то к полуночи, судя по громкому шарканью и звукам обрушения, заявился Грев, но я не обратил на этого никакого внимания, пребывая где-то между сном и реальностью. Фрески надо мной, изображающие сцены человеческого бытия Антартеса, то оживали, наполняясь светом и звуком, то вновь замирали, теряя форму, и терялись во тьме. В какой-то момент я закрыл глаза и провалился в сон. В следующее мгновение мне в глаза уже бил свет нового дня.

***

Спустя почти час я уже стоял у Близнецов – двух башен, чьи купола символизировали одноименные спутники Хвилеи, роль которой, в свою очередь, играл большой собор Святого Маркуса, в честь которого я и получил своё имя. Громада его возвышалась, кажется, до самого неба, но строительство было еще весьма и весьма далеко до завершения, и пока что лицезреть можно было лишь строительные леса, закрывающие большую часть фасада.

Хлыст дожидался меня в конюшне неподалёку, у ворот так называемого «Первого Рубежа», за которым начинались временные районы, обнесенные лишь насыпным валом и рвом. Столица требовала огромного количества рабочих рук, стекающихся к ней со всех уголков империи и, само собой, для всей прорвы строителей места никогда не хватало, поэтому лачуги и бараки для них заполонили почти всё пространство вдоль реки.

Альвин и Домнин, как и всегда, опаздывали. Я сам не очень-то спешил и прибыл гораздо позже назначенного времени, но эти двое были просто виртуозами в этом нехитром искусстве, и дождался я их лишь спустя час, успев даже немного подремать в тени аллеи, связывающей башни-Близнецы. Прибыли они по отдельности, Альвин – в просторном паланкине, который несли четыре загорелых до черноты раба, Домнин – на своем чистокровном жеребце мелькатской породы, которого любил больше жизни и, я подозревал, даже больше собственных родителей.

– Вы, видно, никуда не торопились, – бросив на друзей раздраженный взгляд, я постарался подняться со своего места как можно более неторопливо.

– Не ворчи, старик, – усмехнулся Домнин.

Альвин же просто пожал плечами и отказался комментировать своё опоздание, хотя по черным мешкам под его глазами и едва заметным морщинкам в уголках рта, странно смотрящихся на таком молодом лице, можно было без труда определить, во сколько юный инженер закончил свои труды и сколько часов отвел себе для сна.

– Дорога только в одну сторону займет часов пять. Обратно придется ехать уже ночью, и еще неизвестно, сколько времени нам придется там провести.

– Скажи честно: тебе просто хочется высказать накопившееся в душе раздражение или ты ждешь какого-то определенного ответа? Да, мы не правы, да, ты – молодец. Теперь по коням и в путь, и будем молиться, чтобы по пути мы не изжарились до хрустящей корочки.

Я лишь молча покачал головой и на этом разговор наш исчерпался. Солнце давило так, что разговаривать не хотелось вовсе, и вскоре тишину раннего утра нарушал только цокот ступающих по брусчатке конских копыт да короткие всхрапывания недовольных животных. Альвин арендовал в той же конюшне, где я оставлял Хлыста, первую попавшуюся лошадь, и мы отправились в путь. Пожалуй, он был единственным, из тех, кого я знал, кто не испытывал к этим благородным животным никакого пиетета, а в его собственности содержалась только старая кобыла по кличке Толстуха, которая была подарена ему любящими родителями на четвертый день рождения единственного сына, и с тех пор не знавшая седла. Домнин же, напротив, содержал столько лошадей, что на них запросто можно было бы посадить целый полк. Отец его, видя в сыне недюжинный талант в том числе к животноводству, передал тому управление огромными конюшнями, где разводили скакунов всевозможных пород, в основном, для нужд армии. О том, как у моего друга хватало времени на огромное хозяйство, военное дело, да еще и на периодические затяжные гулянки, я как-то постеснялся спросить.

Раскинувшиеся за городом виноградники выглядели пустынными миражами, повисшими в дрожащем воздухе. Далеко на западе виднелись тяжелые черные тучи, предвещающие прохладу, и только поэтому я не решился развернуть коня и галопом поскакать обратно под тень спасительных стен города. Природа с трудом выдерживала обрушившуюся на нее жару, и потому среди многочисленных полей непрестанно сновали десятки и сотни рабов, таскавших в тяжелых бадьях воду для полива, поскольку ирригационные каналы, проводившие мелким фермерам воду, давно пересохли.

В пути мы пробыли даже не пять, а все семь часов: до того сложным и изматывающим получилось путешествие под полуденными лучами беспощадного солнца. Несколько раз мы останавливались в придорожных трактирах освежиться, поесть и выпить, коротая время в тени за тихими ничего не значащими разговорами. Посетителей в таких заведениях, не смотря на разгар сезона торговли, почти не было. Изредка встречались одинокие менестрели, коробейники и разношерстный странствующий люд, идущий в Стаферос в поисках заработков, да и то совсем в непривычно малых количествах. И когда дорога наша, кажущаяся бесконечной, наконец вильнула в сторону густого леса, выросшего средь высоких холмов, сложенных из песчаника, мы дружно вздохнули с облегчением.

Форт, а фактически почти полноценный замок, в глубокой древности принадлежавший какому-то крупному феодалу, земли которого поглотила империя, носил громкое название «Гнездо Горного Орла», поскольку находился на самой вершине горного образования, наивысшей точки в этой местности на высоте примерно сто тридцать футов. Место это некогда было весьма и весьма значимым военным узлом в имперской системе обороны, который защищал Старый тракт и торговые потоки, идущие по нему. Заброшено Гнездо было по двум причинам, первая из которых – строительство Нового тракта, более широкого, удобного и короткого, который теперь защищала целая система фортов и сторожевых постов. Торговля через эту холмистую и поросшую непроходимыми лесами местность, которая просто кишела разбойниками, прекратилась, но в крепости еще достаточно долгое время оставался гарнизон из тридцати человек и комендант со своей семьей. Решающим событием для их ухода и консервации некогда важного опорного пункта стал пересохший колодец. Глубину его, и без того составляющую сто пятьдесят футов, попытались увеличить, но безрезультатно. Завозить воду можно было только из родников, находящихся на довольно приличном расстоянии от крепости, а в случае осады защитники рисковали истратить все запасы в считанные дни. Пятнадцать лет назад Гнездо оказалось покинуто, и никто с тех пор так и не рискнул покуситься на этот некогда крепкий орешек.