Андрей Горянов - Тень Феникса

– Вообще-то я сам ушел. По настоянию отца.

– Как знаешь. Но вопрос в другом: кому могла не угодить твоя, как ты выразился, святая?

– Мы не можем быть уверены, что это именно она. С какой стати настоятельнице самого крупного монастыря в пределах Стафероса забираться в одиночку в такую даль? Я вроде как ничего не слышал про ее похищение, и это событие наверняка бы стало достоянием общественности.

– Но здесь написано именно ее имя, – не согласился Домнин, – стал бы убийца писать чьё-то еще? В этом я отчего-то очень сомневаюсь.

– Нужно отдать эти листы Альвину, пусть он определит остальные места.

В последний раз взглянув на надпись, я почувствовал легкое головокружение, внезапно усилившееся в разы. Всё вокруг потемнело, и только буквы горели ослепительным, манящим и лишающим всяческой воли пламенем. Вокруг не осталось ничего, кроме странных слов на староимперском, заменивших собой солнце. Мне казалось, еще пара мгновений, и я ослепну, но когда сияние стало невозможно терпеть, надпись будто взорвалась, и я увидел неясный облик какого-то существа, невероятно прекрасного и пугающего одновременно. Взгляд его (или ее?) на одно лишь мгновение задержался на мне, но этого хватило, чтобы страшная боль сдавила моё сознание, и бросило во тьму. От этого взгляда я без чувств упал на залитый кровью каменный пол.

***

Очнулся я в полной темноте, раздираемый чувством жажды. Казалось, я всё-таки ослеп, но стоило мне приподнять налившуюся свинцом голову, как свет далеких звезд немного рассеял сомкнувшуюся было вокруг черноту. Всё тело затекло и слушалось с большим трудом, поэтому первое время я просто лежал, уставившись в залитое бледными огнями небо, пытаясь понять, где же мне довелось очнуться. Рядом обнаружилась застывшая, будто статуя, фигура сидящего Альвина, резко выделяющаяся на фоне всего окружающего пространства. Непонятно было, спит он таким образом, или несет караул, но мне отчего-то не хотелось своим окриком нарушать тишину окружившей нас ночи.

– Не притворяйся, я же вижу, что ты очнулся, – послышался голос друга.

Черная тень его фигуры распрямилась и закрыла собой половину неба, нависнув надо мной. Только тут я заметил, что за Альвином виднеется едва заметный огонек походного костра, немного рассеивающий царящий здесь мрак. Рядом же обнаружился спящий беспробудным сном Домнин. В голове у меня невольно пронесся вопрос о том, довелось ли и ему испытать на себе это странное воздействие сделанной рукой убийцы надписи. Но вряд ли Альвин смог бы дотащить нас обоих так далеко, даже привязав за ноги к лошадям, поэтому, вероятнее всего столь близкое знакомство с неизвестной магией довелось испытать лишь мне одному. Выпив целый бурдюк свежей и еще холодной воды, я наконец нашел в себе силы для того, чтобы говорить.

– Что случилось?

Слова эти отозвались во мне каким-то странным эхом, прокатившимся по всему телу вибрирующей волной, словно говорил не я, а кто-то чужой, используя для этого мой язык и мои легкие.

– Как что? Ты упал в обморок, в лучших традициях чувствительных девиц, свалившись лицом в эту липкую дрянь и как следует ударившись головой. Неужели ты оказался еще более нежным, чем я? Впрочем, даже Домнин, известный человеколюб, выглядел неважно от всей этой картины…

– Ты видел надпись на стене? – оборвал я его поток мыслей.

– Да. Светилась в темноте, как заколдованная, но достать такую краску крайне тяжело. А потому найти того, кто ее покупал, как мне кажется, не составит труда.

– Это было нечто совсем иное, не краска. В какой-то момент надпись стала светиться так ярко, что мне показалось, будто я ослепну… а затем я увидел чье-то лицо.

Пытаясь восстановить в памяти увиденный образ, я с удивлением наткнулся на глухую стену, ограждавшую эту часть моей памяти. Я помнил, что было нечто ещё. Явившийся мне образ говорил со мной, но вот о чём – так и осталось для меня загадкой.

– Думаю, тебе показалось, – немного помолчав, ответил Альвин, – всё-таки ты впечатлительный как ребенок, и любишь накручивать себе невесть что, опираясь лишь на свои догадки.

– То есть, по-твоему, некто, обладающий знаниями и навыками инженера, который, по всей видимости, убил своими заклинаниями не менее девяти человек в разных уголках империи – это всего лишь мои догадки?

– Сколько можно называть расчёты заклинаниями? – не выдержал Альвин, – мы не маги, а учёные!

– Хватит орать, научное ты светило, – подал голос разбуженный Домнин, – как по мне, всё едино: что твои расчёты, что колдунские заклинания, не велика разница.

– Как по мне, всё едино: что твои мечи, что крестьянская оглобля, – передразнил его Альвин.

Ночью начинающий инженер отчего-то всегда вел себя очень энергично и мог много и подолгу болтать на любые интересующие его темы, становясь совершенно другим человеком, нежели тот, которого можно наблюдать при свете дня.

– Хватит блажить. Мы и так с трудом разминулись с посланцами ордена. Хочешь, чтобы они тебя за десять миль услышали?

– Там были люди Трифона? – удивился я.

Попытавшись подняться, я ощутил лишь всё ту же свинцовую тяжесть, сковавшую занемевшие члены, и в итоге обессилено повалился обратно на землю.

– Я увидел их со стены, когда ушел… в общем, когда отошел подышать свежим воздухом. На дороге я заметил примерно три дюжины всадников в красных плащах, они были еще достаточно далеко, там, где дорога выходит на небольшое открытое пространство между холмами. К тому же, я тут же нырнул под защиту стены, поэтому сомневаюсь, что им удалось меня заметить. Но вот наши следы они наверняка нашли: конский навоз, вывороченные двери, куча кровавых отпечатков ног говорят сами за себя.

– Это уже неважно, – отмахнулся я, – главное, мы ушли от них и унесли с собой все улики. Ты сможешь показать на карте все остальные места, указанные в, хм… расчётах?

– Как только прибудем домой, обязательно этим займусь.

– А я проведаю в то время монастырь Святого Сикста. Если с кирой Деган всё в порядке, в моей теории появится невообразимых размеров дыра. Если же настоятельница исчезла, будем копать в том же направлении.

Домнин шумно вздохнул и, отвернувшись, снова начал посапывать, провалившись в сон. Альвин же продолжал тихо болтать, рассказывая о тонкостях построения моделей в целом и о ювелирной работе, проделанной на тех листах, которые нам удалось обнаружить в Гнезде. Похоже, никто из них не связывал моё недомогание с какой-то неизвестной магией, списывая всё на чрезмерную чувствительность моей натуры и повышенную волнительность. Я ощупал шишку, вскочившую на лбу в результате падения, и поморщился от боли. К счастью, обошлось без сотрясения, и этот ушиб – всё, чем мне удалось отделаться после падения с высоты своего роста на каменные плиты пола. Но вот причиной этого падения я видел совсем не переизбыток чувств. Сам не заметив как, я задремал, убаюканный болтовней Альвина. Кажется, этот факт его нисколько не огорчил: таким уж он был человеком, необидчивым.