Ренат Янышев - Сафар-наме, или Книга Странствий

– Хватит! Раскрой ладонь.

Стиснув зубы, я заставил пальцы разжаться. На ладони остался потухший почерневший уголёк. Я стряхнул его на землю и обдул ладонь, а затем показал её собравшимся. Кожа сильно раскраснелась, но не обгорела до черноты. Вполне возможно, этому живая вода помогла, которую я успел пригубить.

– Ты чист, князь! Это хорошо, – улыбнулся мне Несмеян. – А то бы пришлось убить тебя. Ну, всё, за столы! Есть отличный повод выпить. Наш гость доказал, что он хороший человек.

И застолье возобновилось с удвоенной силой. Снежка осторожно коснулась меня. Я повернулся к невольной виновнице моего испытания.

– Я рада, что ты не оборотень, – сказала она и виновато-облегчённо вздохнула.

– А уж как я рад! Ты и представить себе не можешь, – ответил я и приобнял её за талию.

В это время за столами вспыхнул горячий спор, затеянный шейхом, по поводу названия деревни. Предложения сыпались со всех сторон, как, впрочем, и возражения. Спорщики побойчее уже вовсю намеревались подкрепить свои доводы кулаками. Но тут встрял один неприметный мужичок, доселе больше молчавший:

– Братцы. Послушайте, что скажу! Я знаю, как назвать нашу деревню так, чтоб соседи от зависти лопнули! Вот кто сейчас сидит рядом с нашим Несмеяном? Вы посмотрите только! Это же воин! Да? Сам весь чернющий! Да? Ну вот! Поняли?

– Не-а, – дружно ответили из-за столов.

– Вот балбесы, – сокрушённо вздохнул оратор. – Чёрный Воин, по-печенежски будет Кара Чар! И мы нашу деревню назовём Карачарово! Поняли?

– Ух ты, – ответили из-за столов.

– … М-да, – одобрительно покачал головой Несмеян. – Лихо ты закрутил, Драган. Не зря видать в неволе у кочевников помаялся, вишь языкам-то как обучился. Хм, Карачарово? Быть по сему.

– Добре, добре, – застучали кружками по столам собравшиеся.

Я тоже с удовольствием присоединился к тосту. Не каждый же день в мою честь называют деревни! Но хмельной мёд оказался довольно коварным. Хотя быть может дело в количестве выпитого? Я стал было терять нить разговора и восхотел только одного – тихонько отсидеться до конца пирушки, но тут меня позвал довольный Иван абу Ильяс:

– А что это наш гость молчит?

И за столами дружно закричали:

– Слово гостю!..

***

…Голова трещала так, что невозможно было глаза открыть. Но сделать это было необходимо, чтобы отыскать воду. Холодную-холодную. Которую можно пить; которую можно вылить на голову, чтобы унять пылающий пожар внутри. Где ты, живая вода! Живая вода? Я что-то помнил о ней. Да! Как мне нужна живая вода.

– Эй, люди, кто-нибудь, дайте воды!

– Вот держи! Выпей! – раздался незнакомый девичий голос. – Очень худо, Фархадушка?

Я с трудом разлепил веки и огляделся. Тело моё покоилось на постели, пошитой из шкур с набитой внутрь соломой. Судя по лучам солнца, проникавшим через открытый вход, уже давно закончилось утро. С улицы доносились сладковатый аромат свежескошенных трав и душистых смол, сытое хрюканье свиней и ленивая брехня собак. А рядом стояла на коленях смутно знакомая дева и протягивала ковш.

Выхватив у неё сосуд, я припал к нему. К сожалению, внутри оказалась не вода.

– Это сыворотка молочная. Ты пей давай, сейчас полегчает! – заботливо откликнулась девушка.

У меня не было сил сопротивляться, поэтому я выглотал весь ковш одним махом.

Помотав головой, я улёгся на спину и уставился на кровельные балки. Видимо Ахурамазде не очень по душе мои возлияния, раз он меня памяти лишает. А может это и не Ахурамазда? Может это Ахриман толкает на необдуманные поступки? Или это я сам виноват в своей неумеренности? Интересно, что я натворил в этот раз? Надо бы спросить у спасительницы – голова и вправду стала проходить.

– Ничего не натворил, – растерялась девушка. – После испытания огнём все ещё очень долго сидели. Мой дед разрешил. А как месяц поднялся из-за леса, ты стал так хорошо рассказывать о сражениях, о подвигах своего предка Рустама, что Илья тоже захотел стать богатырём.

– И всё? – я подозрительно прищурился.

– Нет, – продолжила спасительница. – Тогда ты тоже встал и поклялся, что обучишь Илью всему, что знаешь сам.

– Та-а-ак, – досадливо протянул я. – А больше никаких клятв не было?

– Было, – охотно подтвердила девушка. – Потому что Илья предложил тебе стать с ним побратимами. Ты согласился, и мой дед тут же провёл обряд! Это было так здорово!

Я только сейчас обратил внимание, что моё правое запястье обмотано полоской из льняной ткани. Ммм! Смешать свою кровь со славянином, да ещё и с худородным. До чего я дошёл! Одна надежда, дома, в Эсфахане, об этом никогда не узнают. Засмеют так, что на улицу стыдно будет показаться! А Али ибн Масуд скорей всего вообще разорвёт узы нашей дружбы. Ибо для него честь превыше всего! Представив себе все возможные последствия в случае раскрытия моей новой тайны среди родственников и друзей, я громко застонал. Но что толку? Теперь, хоть во всё горло возопи к небесам, ничего не изменить. Братья даются родителями, а вот побратимов мы себе выбираем сами. Один раз и на всю жизнь! Ммм! Ахурамазда, всеблагой и премудрый! Зачем ты так жестоко посмеялся надо мной?

– Фархадушка! Не пей больше столько, ладно? – жалобно попросила девушка. – А то ты как лёг, так и заснул мертвецким сном. Уж я тебя будила, будила, а ты ни в какую.

– Хорошо, – печально согласился я с уговорами Снежки (слава богу, хоть имя вспомнил сам, без подсказки). – Попробую. А пока покажи мне, где можно умыться.

… Сразу после завтрака, я отправился на встречу с побратимом.

Тот возился на заднем подворье с рыжим жеребёнком. Подойдя поближе, я ужаснулся. Жеребёнок был чуть живой: весь ходуном ходит на слабеньких ножках, грива и хвост нечёсаные, сплошь в колтунах, круп покрыт струпьями.

– Во, – обрадованно загудел Илья, едва увидев меня. – Привет, Федя! Послушай-ка, какое дело! Выходим с отцом утречком за околицу, к целине направляемся, значит, деревья вчерашние, что я вырвал, на дрова пособирать. Глядь – мужик идёт из соседней деревни и вот этого жеребчика ведёт. И уж так мне коник понравился, что пристал я к тому мужику с расспросами: что да как. Он и отвечает, дескать, мол, веду продавать на ярмарку в Муром. И тут я понял: надо брать. Отец заартачился было, да я сумел уговорить его. Короче, столковались с мужиком за пять беличьих шкурок. Вот выхожу его, и станет он богатырским конём. Представляешь?

Я представлял. Этот жеребёнок годился только на корм волкам, что видимо прошлый хозяин и хотел устроить, да тут ему на пути Илья попался.

– Ты знаешь, Федя, я так рад, что мы побратались, – внезапно добавил Илья. – Я ведь все эти годы, один пока лежал, чего только не передумал. Кирьян, да Левко, мои ровесники, хоть и братья мне по матери, только заглянут раз в полмесяца и всё. Чего им с калекой делать? Я их не виню. А только так тошно иногда было на свет белый сквозь окошко глядеть. Без ног-то ни друзьями не обзавестись, ни за братьями с сёстрами не угнаться. Отец с матерью вечно в поле, да на иных работах. Ты не знаешь, что это такое после тридцати лет одиночества вдруг ноги обрести. Да в придачу и с тобой побрататься. Да я за тебя любую смерть приму, потому как ты не просто по-доброму ко мне отнёсся. Я ведь понимаю, каково это – князю со смердом поравняться. Ты не переживай, я не уроню твоей чести. А хочешь, так боле, кроме нашей деревни, никому не скажем, что мы побратимы! Хочешь?