Виталий Кулик - Волчий мох

Раздался совсем тихий грудной рык, словно что-то изумило уродливую тварь, и при этом хищный оскал едва оголил влажные клыки, вид которых окончательно ввёл девчат в заколдованное оцепенение. Полоснув парализующим волю взглядом по обезумевшим от страха гадальщицам, человек-волк снова уставился на юную красавицу. Зловещие глаза просто пожирали Олесю. Казалось, это был взгляд смерти – влюблённой смерти!

Многие смельчаки впали бы в дикий ужас от такой яви, а что уж говорить о суеверной крестьянской девушке. Но не вскрикнула больше Олеся, не завизжала истошно с перепугу – тело её обмякло, и она молча сползла на пол в глубоком обмороке. А уж остальные девчата, плотно сбившись в кучу, разразились таким душераздирающим криком, что, казалось, всё Полесье содрогнулось от этого многоголосого вопля. И чем громче визжали перепуганные девки и паненки, тем больше их охватывало безумство страха.

Отодвинулось существо от стекла, повело мордой вверх, втягивая морозный воздух и упиваясь запахом дикого ужаса людей. Ах, как же этот запах был знаком чудовищу! Это запах, от которого оно испытывало неукротимое возбуждение, ибо он всегда был предвестником самого острого наслаждения – вкуса горячей крови! Хотя, может быть, это был даже и не совсем запах – существо упоённо вдыхало аромат смерти…

Пронзительный крик разбудил людей в панском доме, и вскоре там засветились окна. Послышались встревоженные голоса прислуги и самого пана Ружевича. Услышав голоса хозяев, из-под порога наконец-то опасливо начали тявкать и две дворовые собаки.

Пан Ружевич первый выскочил с ружьём на крыльцо. Бросив встревоженный взгляд на тусклое окно флигелька и, не заметив ничего подозрительного, всё же выстрелил для острастки вверх.

Из флигелька с перекошенными от ужаса лицами начали выскакивать гадальщицы. Вот уж погадали так погадали! Наверное, теперь надолго у них отпадёт охота заглянуть в будущее!

В общей суматохе во дворе незаметно появился и Михей. В отличие от выскочивших из дома полураздетых людей, он стоял полностью по-зимнему одетый и совсем не заспанный.

– А ты где это ночью разгуливаешь? – подозрительно спросил пан Ружевич.

– Да так… Что-то неспокойно было, вот и пошёл на конюшню лошадок глянуть. Мало ли чего…

Выслушав сбивчивый рассказ девчат, люди истово крестились и опасливо косились по сторонам.

– Я ничего подозрительного не заметил, – проворчал Михей, – а вот на душе у меня кошки скребли…

Некоторые из панских слуг недоверчиво зыркали на Цыгана, и у всех их ворочалась примерно одинаковая мысль: «Ага, поди узнай, кто у тебя там на душе скребёт – может, кошки, а может, и волки…»

Взбудораженная Берёзовка назавтра просто гудела, обсуждая и так и этак явившееся Олесе видение. И если б только зеркальное видение! Но как бы то ни было, а все селяне в одном были едины: скверное, дюже скверное предзнаменование выпало дочке Якова. Да ещё и на Святки!

Рождество и Святки, богатые на яркие события, остались лишь в воспоминаниях. Пугнув зиму, Масленица отметилась ржаными блинами, а затем и Пасха важным гостем побывала на Полесье.

С Олесей ничего не случилось. Немало пролив слёз после святочного видения, она вскоре снова окунулась в привычную рутину селянской жизни. А тут и новые девичьи волнения появились, заставив красавицу и вовсе отвлечься от мрачных мыслей. Вот только Сёмка прицепился как банный лист и всё донимал девку своими ухаживаниями, от которых Олесю уже просто воротило. Мало того, так он ещё и ревностью полыхал, никого из хлопцев и близко не подпускал к девке.

Тепло нежило землю. Природа буйствовала красками, дурманила запахами, волновала весенней порой! Всё радовалось жизни!

Вечерами деревенская молодёжь снова начала собираться на посиделки у костра – любимое развлечение хлопцев и девчат. Проходили такие вечера интересно, весело, душевно, но бывало и по-другому…

Однажды после буйно-весёлых игрищ затихшая ночь услышала странные стенания, а потом и разговор.

– Ничего, ничего… они у меня ещё попляшут. Смелые мне нашлись… – на ощупь вытирая кровь с лица, в отчаянии говорил Ефимка.

– Да-а, втроём на одного – храбрости много не надобно, – соглашался его дружок Кузя и гневно грозился: – Вовремя, собаки, сбежали, а то бы мы их вдвоём враз урезонили! У-у, Рябой, погоди!

– Да я и сам их побью! Выловлю поодиночке – и побью, не погляжу, что старшие… Нос, кажись, сломали… – предположил Ефимка, осторожно трогая нос. – Что-то аж скрипит там внутри… и кровь долго сочится.

– Завтра не будет скрипеть. Так распухнет, что точно не будет скрипеть, – как мог «успокоил» его дружок. – А из-за чего это они мутузить тебя стали? Выслеживали, гады! Дожидались, пока мы разойдёмся, и напали втихаря. Хорошо, что я ещё не отошёл далеко и услышал шум, а то вообще в грязь тебя втоптали б.

– Не втоптали б… – буркнул Ефимка. – Но всё равно… за подмогу спасибочко.

– Да ладно, какая подмога! Только подбежал, а их и след простыл. Так чего ж они взъелись-то на тебя?

– А чёрт их знает… Наверно, из-за Олеси…

– А ты чего, приударить за ней хотел, что ли? – удивился Кузя.

– Да сдалась она мне… Подумаешь, прижал разок. Так мало ли кого я прижимал. Хотя… девка гарная…

– Ага, гарная… да не про нашу честь. Сёмка Рябой вон как начал увиваться возле неё, так хлопцы и получают – кто по делу, а кто и без дела. Чуть глянут ласковей на девку – Рябой с братьями тут как тут… Хотя Олеся ж ещё с зимы сторонится его.

Ефимка и Кузя хоть и были ещё только оперившимися юнцами, но вес среди молодёжи набирали быстро. Особенно Ефимка – более рослый, решительный и видный собою. Его поступки, порой отчаянные и дерзкие, а также ухарская смелость вызывали восхищение не только у сверстников, но и у хлопцев постарше. Им уже приходилось подумать, прежде чем кинуть в адрес дружков скверное словечко. Ещё какие-то год-два назад «старики» смело отпускали им и обидные шутки, и увесистые подзатыльники. Да вышло то время! Набрались силы и смелости вчерашние мальчишки сопливые. Не ровен час дадут и сдачи!

А уж из-за Олеси и подавно уже многие готовы были померяться удалью и силой. Подле такой девки даже самому принцу впору стоять! Да вот только не принц, а Сёмка Рябой вцепился в «его место»!

Рябой – жених, конечно, не из бедных, да и на вид чуть лучше своих братьев, но была у него червоточинка – малодушие. Для серьёзного и рискованного поступка у Сёмки кишка тонка, а проще говоря, Рябой был малость трусоват. Но зато гонором полнился – о-го-го! Это всё Олеся поняла ещё с колядок.

А вот насчёт самой Олеси Сёмка с самого начала был настроен решительно. Немного поувивавшись возле неё, Рябой полагал, что всё уже решено. Раз он небедный жених на деревне, то ни ему, ни его родителям даже и в голову не могло прийти, что какая-то пигалица, хотя и дюже пригожая, не захочет замуж за него. А посему для полного счастья Сёмке осталась «самая малость»: сообщить избраннице радостную весть о своём намерении, а там – сваты и свадьба! Всё! У Семёна Карнауха будет самая красивая женка! Но…