Татьяна Шпак - Мечи Стихий

Теперь Бину стало ясно, где искать девочку. Он взял друга за тонкое запястье, аккуратно вложил в его ладонь заветный пузырек, и глядя прямо в глаза произнес.

– Клянусь честью, что не допущу этого позора. Я непременно найду ее. Она никогда не достанется Ван Дорну!

Бин Гоин порывисто встал и стремительно зашагал в сторону выхода. Нужно было действовать быстро, не теряя ни минуты. В дверях он чуть не столкнулся с хромым тюремщиком.

– Закрывай и пойдем со мной. Есть еще один разговор. Награда будет очень щедрой. – бросил Бин через плечо, выходя из камеры. Тот в ответ криво улыбнулся. Алчные чертики заплескались в его глазах.

– Как прикажете, господин Гоин. Как прикажете…

***

В богато обставленных покоях в компании своих приспешников веселился старший советник Ван Дорн.

– Месть – слаще меда в моем бокале. Уже завтра я буду наслаждаться зрелищем медленной смерти ненавистного Эдвардса. Придворный палач весьма искусен, и способен продлить агонию до нескольких часов. А потом я буду всю ночь наслаждаться, развлекаясь с его маленькой девочкой. Ха ха ха. Зря Лизи, очень зря ты выбрала его, а не меня.

В лаборатории царили тишина и стерильная чистота. Императорский лекарь Бон Садковски, а по совместительству еще и придворный алхимик, был весьма щепетилен и требователен в этом вопросе. Алхимия, как и медицина, науки точные до мелочей, а потому он не скупился на хорошую прислугу, и потратил не мало личного времени, чтобы всех их вышколить. Зато теперь, не смотря на изобилие трубочек, скляночек, коробочек с порошками и сосудов с жидкостями, и прочего множества предметов и инструментов загадочного предназначения, огромный зал сиял первозданным блеском. Хотя на первый взгляд это помещение и напоминало свалку, здесь у каждого предмета было свое строго отведенное место. И горе тому служке, кто посмеет нарушить это хрупкое равновесие, поменяв, например, что-то местами.

В камере стерилизации мерно кипела какая-то белесая жидкость, пуская крупные пузыри и плюясь. Брызги растекались по прозрачным стенкам сосуда, создавая причудливые узоры. Резкий запах медикаментов неприятно резал нос. Но для Садковски, производившего странные манипуляции за соседнем столом, это было лучшим ароматом в мире. Аромат новой формулы, открытий, наблюдений, успеха, самой жизни. Он постоянно бубнил себе под нос, комментируя все производимые манипуляции. В углу комнаты сидел затравленного вида подросток, и старательно записывал все, что говорил хозяин. Престарелый алхимик в порыве творческих идей порой выводил гениальные формулы лекарств, но память стала подводить, и воспроизвести повторно все ингредиенты и их процентное содержание удавалось не всегда. Потому ученый взял себе в привычку комментировать все свои действия, а слуга, непременно присутствующий на таких экспериментах, должен записывать буквально все.

– Один цин порошка белой хены поместить в стеклянную посуду. Добавляем пять цин озимата, и треть цин цурики… Да нет же, не бурики, а цурики! Глупая женщина. – прикрикнул он на шуструю служанку, что подавала необходимые ингредиенты, да и вообще уже как 15 лет во всем ассистировала лекарю. «И кому перейдут мои знания? Учеников нет, не приживаются, детей своих тоже нет. Неужели вот этой глупой неуклюжей рабыне?» – мимоходом промелькнули не веселые мысли.

– Ну вот, теперь то, что нужно. Угу. Теперь все тщательно перемешиваем стеклянной палочкой. Ты знаешь, почему посуда должна быть непременно из стекла? – обратился он к рабыне. Та потупила взгляд. – Да чтобы реакции не было, тупое ты существо! Вот потому я и не женился, что терпеть не могу глупых девчонок и все эти ваши розовые сопли. – отчитывал он взрослую женщину словно нашкодившего котенка. И не забыл при этом бросить через плечо: «Это можно не записывать».

Еще несколько долгих минут старик отчитывал ассистентку, а может и самого себя, сетуя на все мироустройство. Но при этом не забывал равномерно помешивать содержимое маленького пузырька. Но вот наконец результат удовлетворил лекаря.

– Далее мы смешиваем получившиеся ингредиенты.

С этими словами он поднес мензурку к камере стерилизации и начал медленно вливать содержимое, внимательно наблюдая за химической реакцией. Той, казалось, не было вовсе. Белесая жидкость продолжала лениво побулькивать. Цвет и консистенция тоже не изменились. Вертикальные морщинки прорезали лоб алхимика, он был в задумчивости.

– Нужно еще два цин озимата, тогда лекарство станет более жидким, и его можно будет вводить напрямую в кровь. А в таком виде его только съесть можно. Ты слышишь меня? О бездарность, ну почему я все должен повторять дважды?!

Ассистентка подскочила как ужаленная, и побежала за обозначенным ингредиентом. Уже минуту спустя лекарство было завершено.

Удовлетворенный результатом, с полной бутылочкой белой, напоминающей молоко, жидкостью, Бон двинулся в соседнее помещение. Это была небольшая комната, больше напоминающая больничную палату. Здесь не было такого количества емкостей, но был шкаф, а на маленьком столике были разложены различные хирургические инструменты. На жесткой медицинской кушетке лежало тощее тельце девочки лет семи. Только движения грудной клетки, что мерно то поднималась, то опускалась, говорили о том, что жизнь все еще теплится в этом ребенке, и это не кома, а очень глубокий сон.

ЕЕ принесли позавчера вечером императорские слуги едва живую. Девочка была в плачевном состоянии, даже более – на грани. Исхудавшая и избитая, перебитые кости, множественные кровоподтеки, резаные раны и ожоги. Несколько пальцев отсутствовали вовсе, а вместо левого глаза зиял черный провал. Лекарь Бин был просто в ужасе, а его верная ассистентка, вскрикнув, упала в обморок.

Он многое повидал за время правления последнего императора, получившего прозвище «Душегуб». Это потому что взошел на престол по трупам своих отца и братьев, и с самого начала правления пролил целые реки крови. Да и прочая знать под его руководством совсем распоясалась, не уставая калечить и уничтожать друг друга, доходя в своих изощрениях до абсурда. Вот теперь и до детей добрались. И куда катится этот мир?

Приказ был отдан противоречивый. В кратчайшие сроки восстановить тело девочки, чтобы и шрамов не осталось, но во что бы то ни стало сохранить ей память. «Но это не возможно!» – кричал он на служителей. «Если память об истязаниях сохранить, этот ребенок потеряет рассудок! Да и сердце может не выдержать!». Но приказ – есть приказ. Судя по всему, кто-то высокопоставленный желал слепить из этой маленькой рабыни беспрекословную куклу. Не завидная участь, что хуже смерти.