Татьяна Шпак - Мечи Стихий

Бин Гоин шел по сумрачному коридору грязного подземелья, уверенно шагая за подпившим тюремщиком. Его внешность никак не вязалась с окружающей действительностью. Дорогой шелковый кафтан, аккуратно зачесанные назад волосы, гордая осанка. Что он забыл в самой зловонной клоаке дворцового лабиринта, где обитают лишь страдания и смерть?

Проводник припадал на левую ногу, видимо от застарелой травмы, и пошатывался от уже принятого крепкого хмельного напитка, но тем не менее уверенно находил нужный поворот. Тяжелая связка громоздких старых ключей, привязанная к поясу, мерно позвякивала, отдавая от стен гулким эхом. Этот звук бил по и без того натянутым нервам. Еще одна пошарпанная лестница, очередной перекресток, и впереди обнаружился длинный зал с рядом тяжелых дверей по обеим сторонам.

– Достопощтенный господин Гоин, не гоже щеловеку с вашим положением посещать прештупников. Ешли об этом долошат Императору, и ваша голова мошет слететь. – прошепелявил охранник, сидевший за пошарпанным столом в центре зала, явно набивая себе цену.

Бин молча вынул из-за пазухи маленький кожаный мешочек, который содержал заранее обговоренную сумму.

Беззубый примерил на ладони вес содержимого, достал одну монету и прикусил, проверяя подлинность. Видимо, оставшись довольным полученной за неудобства компенсацией, он молча удалился, оставив господина и тюремщика наедине. Хромой кивнул головой, призывая последовать за ним дальше, и пошаркал к дальней двери.

Неприятно щелкнул замок.

– Теперь я вас не на долго покину. Времени мало, так что говорите по существу. И без глупостей, за попытку освободить предателя Короны даже вас быстро пустят в расход. – тихо просипел тюремщик, оставляя Гоина у двери.

Предприятие было действительно опасным, хотя и не несло в себе явных следов преступления. Бин просто пришел попрощаться со старым другом, внезапный арест которого, да еще по обвинению в государственной измене, не позволял видеться уже как с месяц. Все это время Гоин пытался повлиять на ситуацию, но даже будучи особо приближенным к императору, так и не сумел доказать невиновность Рона. И вот теперь, когда уже была назначена дата казни, наконец подвернулась лазейка для личной встречи. Только какой был в ней смысл? Только, чтобы оказать последнюю милость. Еще раз проверив, на месте ли мензурка с ядом, Гоин потянул за железное кольцо. Руки дрожали. Дверь послушно поддалась.

«Петли не скрипят. Значит камера часто используется.» – неприятно кольнуло где-то в груди.

Из камеры неприятно пахнуло тошнотворным кисло-сладким запахом мочи и экскрементов вперемежку с чем-то еще, напоминающим о испорченном ужине. Пересилив первый рвотный призыв, Бин сделал шаг в темноту камеры, и тут же обо что-то споткнулся. Взгляд опустился вниз. И тут даже его крепкие нервы не выдержали. На полу лежало уже начавшее гнить тело молодой женщины, в котором он с трудом узнал Лизи, жену Рона. Тело было прикрыто лохмотьями, через которые без труда можно было увидеть многочисленные следы пыток и побоев.

Голова закружилась, Гоин сделал шаг назад, опираясь рукой о стену и стараясь перевести дыхание. В этот момент в дальнем углу что-то зашуршало.

– Бин… Бин – это ты? – тихо надтреснутым голосом просипела тень в дальнем углу камеры. С трудом сфокусировав взгляд, Гоин неуверенно двинулся в направлении звука.

– Да Рон, это я. Я пришел, не мог не прийти. Прости, что уже слишком поздно. Но я ничего не смог сделать. – голос Гоина предательски дрожал, а собственные слова показались фальшивыми. Сожаление жгло сердце, впиваясь в него каленым железом. Горло сдавило от отчаяния и бессилия, когда глаза привыкли к полутьме, и он смог разглядеть друга. Рон лежал в неестественной позе на грязной гнилой соломе, что служила здесь постелью, раскинув в стороны руки. Тело его больше напоминало обтянутый кожей скелет, и было сплошь покрыто синяками и кровоподтеками. Глубокие не заживающие раны зияли язвами и пузырились, источая гной. В спутанных полосах копошились вши, явно довольные своим пиршеством. Одним словом – живой труп. И только глаза оставались живыми. В них горела надежда на грани с отчаянием. Сухие потрескавшиеся губы шевелились, пытаясь выдавить слова из пересохшего горла.

Гоин достал бутыль с водой, присел у тела и начал поить Рона, аккуратно придерживая его голову. Но тот не смог сделать и пары глотков из-за приступа кашля.

– Нет, не нужно. Уже поздно, я обречен. – произнес заключенный, когда снова смог нормально дышать. Тощая рука, больше напоминавшая клешню, обхватила запястье Бина. –Умоляю, спаси мою дочь! Пожалуйста… – сорвался на рыдания Рон.

Теперь все стало на свои места. Сфабрикованное дело об измене дало повод для ареста Рона Эдвардса, что много лет служил в совете верой и правдой, и последние два года занимал должность младшего министра. В прошлом боевой маг, он отличился в последних сражениях с соседней Империей. Его советы принесли блестящую победу, и это очень не понравилось старшему советнику Императора. Тот почувствовал явную угрозу своему положению, и уже не раз в прошлом стирал со своего пути более достойных этого места мужей.

Отсутствие доказательств при таком серьезном обвинении – не повод отменять арест. А когда даже под пытками Рон не сознался в предательстве, в ход пошло самое страшное оружие. Сначала в расход пошла его любимая супруга. Но, видимо, и тогда, сердце солдата, закаленное в боях, не поддалось. Но когда палачи протянули руки к его кровному ребенку… Тут арестованный был готов подписаться под любыми обвинениями.

– Обещай, что спасешь ее! – из глаз друга текли слезы. – Поклянись!

Бин опустил глаза. Он не знал, где сейчас искать ребенка, и что он может сделать. Обычно детей предателей пускали с молотка на рынке рабов. Но дочь самого Эдвардса слишком лакомый кусочек, чтобы продавать ее на рынке. Пусть ей еще совсем мало лет, но в их империи осталось не так много магов по крови. А значит каждый богатый дом будет готов раскошелиться за такую рабыню.

Мысли хаотично скакали в голове. «Где же? Где искать? Может быть на закрытом аукционе? Нет, слухи бы уже просочились. В королевской темнице? Тоже нет то.»

За дверью послышались тихие шаги, а значит время свидания стремительно стремилось к нулю.

– Ван Дорн, это все Ван Дорн подстроил. – прохрипел Рон, цепляясь дрожащими пальцами за одежду друга. – Он так и не простил меня за Лизи, за то, что она выбрала меня, а не его. И теперь хочет сделать мою дочь игрушкой для своих грязных потех. Не допусти этого, прошу. Спаси ее, спаси мое дитя!