Сергей Самаров - Последний день Славена. Том первый

– Рачуйко, Светлан, отпустите его… Пусть с нами идёт… – распорядился Гостомысл, и два конных дружинника, постоянно едущие позади вторых саней, неохотно подняли опущенные в сторожевое положение копья.

– Княжич, – не слезая с коня, сказал сотник Бобрыня, – с ним бы стражу посылать след…

Пленник усмехнулся.

– Я могу слово положить, что не попытаюсь бежать, и не предприму ничего против княжича и его молодой жены, – молодой жене пленник, такой же молодой, даже слегка и с уважительной улыбкой поклонился.

– Ловкач какой, этот Вильчан… – хмыкнул Бобрыня. – Думаешь, поверить ему?

– Варягу, княже, верить… – сказал в сомнении и Рачуйко, молодой, и по-молодости безбородый ещё дружинник из-за саней с пленником, и пошевелил копьём, готовый снова опустить остриё. – Себе покой дороже…

– Мы ему верим… – за мужа неожиданно ответила Прилюда, и первой шагнула на узкую тропу, не сомневаясь, что ее мнение учтется.

– Верим… – с улыбкой подтвердил Гостомысл, взял с первых саней мешок, завязанный кожаным шнуром, и шагнул за молодой бойкой женой. И уже с тропы сделал знак пленнику, которого стражники так и звали Вильчаном, поскольку княжич никому не показал, что за человека они везут и зачем. Он даже пленнику не сказал, куда едут, и тот оставался пока в полной уверенности, что конечный пункт назначения маленького каравана – столица словен Славен, где за крепкими городскими стенами его, скорее всего, и будут держать. Почему будут держать там, непонятно, потому что никто не сказал ещё вслух, что он опознан.

Пленник легко вылез из саней, словно бы и мороз ему конечности не сковывал, и пошёл следом за княжичем, вежливо отставая на четыре шага. Маленькая кавалькада в подступающих сумерках быстро скрылась среди деревьев.

– Рачуйко, Светлан… – распорядился сотник Бобрыня, проводив княжича с женой и пленника взглядом. – По дороге, вперёд… Там под деревьями станьте, чтоб сверху не видно было… У скалы, знаете где… Вечер скоро… Мало ли, по сугробам бежать решит… Ежели что, слегка подколите под спину, пониже, но – слегка, чтоб ходить не разучился, и чтоб княжича с княжной не сердить…

Последнее добавление относилось к Светлану, угрюмому дружиннику с недобрым взглядом из-под косматых бровей. Сотник знал, кому и что говорить следует особо. Конные дружинники молча дернули поводья, и лошади быстро унесли их вперёд.

– Телепень… – послал сотник взглядом ещё одного дружинника. – Спешься, пойди за княжичем, но близко не подходи… Спросит что, сам, мол, хотел к старцу наведаться. Свое спросить, да не решился попроситься.

Высокий сильный вой на низковатой для его роста лошади легко соскочил на тропу, словно со ступеньки спустился, одним привычным движением поправил на себе всё оружие и доспех, и ходко двинулся кверху, широко расставляя длинные ноги. С такими ногами можно быстро любого догнать даже в самых высоких сугробах…

Внутри частокола располагалось небольшое и не создающее впечатления величия капище. И только у самого прохода внутрь ограды стояла тесная, кривоватая с одного угла, рубленная избушка, где и жил единственный постоянный житель здешних мест. Длинноусый и, как все славянские волхвы, безбородый [64] Славянские волхвы, как говорят предания, брили бороду, продолжая северную гиперборейскую традицию, согласно которой гиперборейцы бороду никогда не носили. Этим и отличался гиперборейский бог древнегреческого пантеона Аполлон от других олимпийских богов, имеющих бороды. В период насильственного крещения Руси князем Владимиром и даже в более поздние времена пострадали и были убиты многие люди, которые бороды брили, поскольку их принимали за волхвов. старец [65] Далеко не каждый волхв, удалившийся от мирской суеты, мог назваться старцем. Старец – это вообще не обязательно волхв. Старцами в славянских княжествах считались мудрые люди знатного сословия, состоящие советниками при князьях. Правда, часто такими княжескими старцами были именно волхвы. А удалившийся от людей, чтобы они не мешали ему общаться с богами, старец-волхв пользовался особым уважением. К нему за советом ездили издалека, в том числе и князья. Как правило, такие старцы обладали даром предвидения и исцеления, и пользовались большим уважением в народе. Вандал в этот день зажёг в капи ще сразу три костра, переходил время от времени от одного деревянного идола к другому, и подкладывал в пламя небольшие сухие полешки. Старцем его называли не потому, что он был очень стар, просто всех отшельных волхвов, удаляющихся от людской суеты подальше, чтобы легче и чаще общаться с богами без помех, называли в народе старцами, так, скорее, уважительно именуя мудрость.

Уже загодя, зная, что к нему идут гости, то ли слыша их, то ли предчувствуя, Вандал вышел к проёму в частоколе, куда подводила путников поднимающаяся в гору тропа, чтобы встретить тех, кто нуждается в его совете и помощи, и остановился, прислонившись плечом к стене своей избушки. Прислонился не потому, что стоять ему было трудно, а только лишь по причине узости проложенной в снегу тропы, где двум людям разойтись проблематично.

Не нуждающиеся в советном слове или в помощи, сюда обычно не приходили. Это в больших городских и общинных капищах, в храмах – там появляются и просто любопытные. Сюда же путь слишком долог и опасен, и из-за праздного любопытства преодолевать его никто не будет, а особенно во время военное. И именно потому Вандал удалился в такую даль. Тем не менее, пришедших, нарушивших его уединение, всегда встречал без недовольства и со смирением. Внешне он не выглядел ни суровым, ни добродушным, ни равнодушным. Вандал всегда был спокоен и уверен в том, что знает всё, что ему хочется знать. Но говорил людям, к нему приходящим, только то, что находил нужным сказать, и не более. И это его спокойствие переселялось в людей, давало им уверенность, что волхв всегда говорит правду.

Гости поднялись к частоколу.

Вандал посмотрел сначала на идущую первой Прилюду, потом на Гостомысла, поддерживающего Прилюду под локоть, и отставшего на полшага, потому что узкая тропинка не позволяла идти рядом, потом взгляд волхва перешёл на Войномира, и, не больше чем не секунду, на лицо старца набежала хмурь. И вдруг он быстро глянул на небо, на облака, словно что-то там увидел, и заговорил. Голос его был одновременно высок и тих, и при этом странно нетороплив:

– Я ждал тебя, Гостомысл, вместе с молодой женой ещё несколько дней назад. Почему ты тогда отложил поездку в Славен?

И первым прошёл внутрь капища, где разговаривать удобнее, чем в проходе.

У Прилюды глаза от вопроса округлились.

– Боги всё сообщают Вандалу? – спросила она, слышавшая много историй о всезнающем волхве, наивно и с удивлением.