Виталий Держапольский - Псарня

— Ну, что же ты? — спросил мальчишка белобрысого, не спешившего подниматься с пола. — Давай дальше показывай.

Из молчаливой толпы воспитанников выбрался мальчишка лет восьми и, шмыгнув носом, несмело дернул Вовку за рукав.

— А меня так научишь? — пропищал он, преданно глядя новичку в глаза.

— Если время будет, — туманно пообещал Вовка, проводя рукой по коротким волосам мальчонки, — то обязательно научу!

— И меня, и меня!!! — Мальчишки обступили Вовку со всех сторон, забыв о белобрысом парне.

— Всех научу, — никому не стал отказывать малолетний партизан.

— Это, слышь, — к Вовке подошел белобрысый, — не обижайся! Меня тоже научишь, а? Меня Севкой зовут… Прозвище — Чухна, это потому, что светлый я… Но я не чухонец — русский я…

— Научу, — кивнул Вовка, за короткое время ставший героем в глазах мальчишек. — Я не злопамятный. Только чур, пообещайте, маленьких и слабых больше не обижать!

— Обещаем, обещаем! — загомонили пацаны.

— Вот и ладушки! — улыбнулся Вовка.

— А ты это, — спросил Севка Чухна, — где так здорово драться научился?

— Да так, было дело, — не стал распространяться мальчишка. — Был у меня один знакомый, он и научил…

— А кто он? Полицай? — не отставал Севка.

— Ну, ты скажешь тоже — полицай! — фыркнул Вовка. — Кто из этих гадов будет нашего брата драться учить? — по инерции произнес мальчишка.

— А кто тогда? Не баба же тебя учила? Мужиков-то взрослых, кроме полицаев, и не осталось совсем. Кто с Красной Армией ушел, а остальные, пленные, в лагерях… Инвалиды да старики только остались…

— Вот меня такой инвалид и учил, — нашелся мальчишка, сообразив, что прокололся с учителем. Дееспособного мужского населения на территории бывшего СССР действительно совсем не осталось. — Ноги у него одной не было — под пилораму попал, еще до войны, — пояснил он, — а до этого он самым настоящим чемпионом по борьбе был…

— Повезло тебе! — с завистью произнес белобрысый. — С таким человеком рядом… Эх, проклятые фрицы! Чтоб их…

— Тихо ты! — одернул Севку мордастый парень, первым заметивший Вовку. — Розог захотелось и в карцер?

— Да здесь все свои, Миха! — попытался возразить Севка. — Все ж знают, что с доносчиками у нас случается?

— Тут другой случай, — не согласился Миха, — ты Рейх хаешь… А это уже комендатурой попахивает! Так что заткнись! Иначе всем не поздоровится! Тебя как зовут, пацан? — спросил Вовку мордатый. — Меня Михой кличут.

— Меня Вовкой звать, — назвался мальчишка.

— Ты молодец, Вовка, не струсил, — улыбаясь, произнес Миха. — Севку давно уже никто так не отбривал. Не обижайся на него, он нормальный. Да и все пацаны у нас дружные, а другим здесь житья не дадут. Вот привыкнешь, сам все поймешь.

— Пацаны, на ужин не опоздаем? — неожиданно засуетился тот самый сопливый мальчишка, первый попросивший Вовку научить его драться.

— Точно, пора, — согласно кивнул Миха. — Давайте, поторопимся, если опоздаем, до утра голодными слоняться будем. Тут, Вовка, если опоздал, еды не получишь. Так что имей ввиду!

— Стройся, мелюзга! — громко произнес Севка. — В столовку пора!

— А чего, у вас везде над строем ходить? — спросил Миху Вовка.

— Почти. — кивнул парень. — На зарядку, на работу, на занятия, в столовую… Только в свободное время после ужина разрешается…

— Вот попал, — вполголоса произнес мальчишка, занимая место в строю. — Валить отсюда надо, — добавил он едва слышно.

— А есть куда? — прошептал на ухо Вовке белобрысый Севка. — Я тоже отсюда давно смыться хочу!

— После поговорим, — ответил мальчишка.

— Хорошо, — согласно кивнул Чухна.

— Все готовы? — спросил вставших в строй пацанов Миха, видимо считавшийся здесь за главного.

— Пошли, не томи! Жрать охота! — загалдели мальчишки.

— Тогда в столовку шагом марш! — скомандовал Миха, и отряд вышел из спальни.

Едва покинув спальню, пацаны замолчали. Даже самые маленькие воспитанники закрыли рты и перестали галдеть и баловаться. Так в тишине они подошли к большим дверям столовой.

— А чего все молчат? — шепотом спросил Вовка Севку, шагавшего рядом.

— Ели будем шуметь — жрать не дадут! — так же шепотом пояснил белобрысый. — Такие у Борова порядки…

— Сволочь недобитая! — прошипел Вовка. — Надо ему какую-нибудь подлянку устроить!

— Устоим еще, — пообещал Севка, — а потом отвалим…

Столовая оказалась поделена на три зоны: в первой зоне стоял один большой стол для сотрудников интерната — руководителей и воспитателей, во второй и третьей зоне столы стояли в несколько рядов — для воспитанников — отдельно для мальчишек и девчонок. Девчонки в полном составе уже сидели за столами.

— Надо же, успели! — с недовольной миной произнес Боровой, сидевший во главе стола воспитателей. — А я уже было подумал, что все сыты! Быстро по местам, не короли чай, чтобы вас остальные дожидались!

Мальчишки быстро расселись за столы. Вовка плюхнулся на жесткую табуретку рядом с Михой и Севкой. Из открытой кухонной двери двое парней с трудом, наряженных в застиранные белые халаты, вытащили большую, исходящую паром кастрюлю, которую поставили в центре ближайшего стола. Один из парней, вооружившись половником, принялся методически заполнять пустые металлические миски сероватой массой, отдаленно напоминающей кашу. Второй мальчишка и двое подключившихся к ним девчонок принялись разносить миски по столам. Когда перед Вовкой поставили его пайку, он, подвинув к себе тарелку, тихо спросил у Севки:

— Это чего? Эта дрянь даже на еду не похожа!

— Это в кашу гречишного отсева перемолотого добавляют, — просветил нового приятеля Чухна, — чтобы пайка больше казалась. И еще всякой гадости добавлено… Типа комбикорма для свиней.

— Слушай, а это съедобно? — Хоть Вовка и не привык перебирать едой в партизанском отряде, бывало, что и голодать приходилось, но внешний вид местной пищи вызывал у него отвращение.

— Мы же едим, и ничего! — ухмыльнулся Севка. — С хлебом за милую душу пойдет!

Дежурные, закончив разносить миски с кашей, начали расставлять на столах тарелки с нарезанным черным хлебом.

— По два куска на брата, — сообщил Вовке Миха.

Путилов кивнул и взял из тарелки хлебный ломоть. На ощупь хлеб оказался сырым и липким, да и пах не ахти. Толи дело в отряде: когда партизанам удавалось разжиться мукой, Кузьмич собственноручно пек такой хлеб… Представив хрустящую корочку свежего хлеба, Вовка едва не поперхнулся слюной, так ему захотелось отведать этого лакомства. Но вместо хрустящей корочки он откусил кусок черного клейкого, непропеченного теста. Рот наполнился горечью — вкус интернатского хлеба соответствовал его внешнему виду.

Девчонки, закончив расставлять хлеб, принялись за разнос чайников.