Сергей Самаров - Пепел острога

Устав обороняться, Ансгар снова атаковал сам, точно так же обманными ударами и маневрами заставляя воеводу раскрыться, но чувствовал, что он слишком медлителен для такого проворного противника и не понимал причины своей медлительности, вообще-то ему совсем не свойственной. Вроде бы все правильно делает, вроде бы видит каждый свой естественный совершаемый шаг, и заранее просчитывает шаг следующий, и логичный контршаг противника тоже понимает, но каждый раз юный конунг чуть-чуть опаздывал, давая возможность воеводе снова переходить от обороны к атаке. И только природная молодая сила позволяла Ансгару сдерживать напор воеводы и не пропускать удар.

Но скоро руки устали, и сдерживать быстрые атаки стало совсем трудно.

Ансгар отступил на два шага и посмотрел на кузнеца.

– Не понимаю… Это словно бы другой меч… Он не меня слушается, он мне словно бы умышленно мешает…

– Даже так?.. – улыбнулся воевода, считая, что юный конунг ищет оправдательную причину своей медлительности.

– Так! – рассердился Ансгар и хотел было снова шагнуть к воеводе.

– Не смейся, воевода, не смейся, – сказал вдруг кузнец, сам шагнув вперед и разделяя бойцов поднятыми перед собой и согнутыми в локтях руками. – Наш юный конунг говорит правду, хотя я не думал, что это будет выглядеть так в пробном бою, когда у вас нет злости друг на друга.

– Что будет выглядеть? – спросил Ансгар.

– О чем ты? – спросил и Вихорко.

– О рукоятке меча и о том, что произошло сегодня утром на болоте.

Вперед шагнул и дварф Хаствит и усердно закивал, усиливая свое кивание мычанием.

– Вот и гном это же подтверждает, – сказал кузнец.

– При чем здесь болото? – воевода начал сердиться, чувствуя, что какая-то скрытая причина сводит на «нет» его очевидное преимущество и тем самым пытается отнять у него славу лучшего мечника.

Кроме того, Вихорко вообще не любил положения, которые он не понимает, и боялся выглядеть глупым в какой-то сложной ситуации.

Ансгар молча и тоже с некоторым напряжением ждал объяснения. Он уже догадался, что дело здесь вовсе не в его руке, потерявшей быстроту, но в чем, что мешало ему в действительности, самостоятельно понять не мог.

– На болоте шишимора Ксюня хотела забрать из рукоятки меча заговоренный Огненной Собакой талисман, сердцем которого стали Волосы Мары… – напомнил кузнец.

– Было такое, – подтвердил конунг.

– Ну и что? – спросил воевода, не понимая.

– Волосы Мары… Волосы славянской богини смерти… Пока эти Волосы прочно впаяны в рукоятку, меч не может принести вреда славянам… Талисман лишает Мару ее добычи и сберегает жизни славян. Прости, Ансгар Разящий, что я не сообщил тебе об этом раньше. Но я умышленно вставил Волосы в рукоятку, чтобы ты не принес вреда моему народу, как многие твои соотечественники. Если ты разобьешь рукоятку, чтобы убрать талисман, расколется на много частей и сам клинок. В талисмане его жизнь, сила, гибкость и быстрота и в то же время жизнь многих славян.

– То есть ты, Далята, хочешь сказать, что меч Ансгара… – начал воевода.

– Меч Кьотви… – поправил Ансгар.

– Пусть так. Меч Кьотви не мог поразить меня и даже помогал мне?

– Наверное, это так. По крайней мере я увидел ситуацию именно такой, – согласился Далята. – Талисман с волосом Мары не позволит принести смерть славянину. В дополнение Огненная Собака заговорила этот талисман. И он защищает тебя, воеводу городища Огненной Собаки.

Воевода вместо того, чтобы рассердиться за то, что из него сделали скомороха, вдруг широко улыбнулся, хохотнул и протянул юному конунгу руку.

– В этом случае я не могу не признать, что ты прекрасный мечник. Даже с таким мечом ты противостоял мне вполне достойно. А если бы меч Кьотви полностью тебе подчинялся, мне пришлось бы, наверное, нелегко. Но я честно скажу, сам дрался в половину сил. И надеюсь, что нам с тобой не придется встретиться на боле брани, когда у тебя будет в руках другое оружие… Иначе я, к своему сожалению, убью тебя. Потому что ты возьмешь в руки другой меч только тогда, когда отправишься походом в наши земли. И это сделает нас непримиримыми врагами. А мне не хотелось бы терять веру в людей.

Ансгар, слегка ошарашенный сообщением и не понимающий, как ему следует проявлять свою реакцию, все же пожал воеводе руку. Потом глубоко вздохнул и мотнул головой, прогоняя какие-то мысли. И ответил воеводе и Даляте одновременно:

– Я, конечно, сожалею, что не знал об особенностях меча раньше. И сначала, когда услышал, скажу честно, хотел было даже рассердиться. Однако быстро понял, что все справедливо. Никто не будет ковать оружие против себя. И я обещаю, что не пойду походом в ваши земли никогда. И никогда не подниму этот меч на вас и ваших соплеменников.

– Вот это мне приятно услышать, – сказал кузнец.

– Я тоже хотел бы это услышать, прежде чем отправить с тобой в поход сильную дружину, – сказал воевода. – Дружина поддержит тебя и защитит, как не смогли защитить соотечественники, но мне хотелось бы, чтобы ты сам за это испытал к нам чувство благодарности. Тогда и я веры в людей не потеряю.

Воевода вторично напомнил о вере в людей. И Ансгар понял, что это не случайно, что Вихорко берется помогать ему и, таким образом, словно договор с ним заключает о невозможности взаимных боевых действий в будущем.

– Я сказал свое слово, – Ансгар наклонил голову в знак подтверждения.

Воевода принял от дварфа свои ножны, убрал в них меч и пристегнул ножны к поясу.

– Вот и прекрасно. А уже завтра на рассвете ты сможешь отправиться в поход вместе с людьми, которые в нем заинтересованы не меньше, чем ты сам. Чем раньше вы покинете причал, тем быстрее доберетесь до места. Ночью надо бы выспаться, потому что летние рассветы у нас очень ранние…

Возвращались от кузнеца той же прямой дорогой, только уже без дварфа Хаствита, который задержался с бывшим своим хозяином по каким-то им одним ведомым делам, и маленького Хлюпа, начавшего работать переводчиком. То, что сам Хаствит не мог в силу своей немоты поведать Даляте, говорил за него причальный Хлюп. Далята слушал и согласно кивал. Потом увел дварфа и причального не в дом, а в кузницу.

Огнеглаз преданно шел рядом с ногой юного конунга, прижимаясь порой к ножнам меча своим боком, покрытым блестящей черной шерстью. Где был пес во время учебного боя, устроенного Ансгаром с воеводой, и как реагировал на бой, конунг не видел и только потом, уже перед уходом, заметил, как Хаствит снимает с собаки цепь, на которую ее посадил. Наверное, пес и в этой ситуации мог бы вмешаться, хотя и непонятно, кого и как он мог бы здесь спасать и чью сторону принял бы в таком поединке. Но Ансгару казалось, что собака уже привязалась к нему и может выступить его защитником, как выступила недавно его спасителем.