Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь

— Монсеньор!!!

Нет, это не обида, не протест, не укор… Счастье?!

— Монсеньор, сзади! Смотрите, да смотрите же!

Никто не молился, но пламя опало, и как раз в том месте, где калитка! Не исчезло совсем, но притихло, будто его сбили гигантским плащом. Можно проскочить, хоть и опалив одежду.

— Бурраз-ло… К кошкам, теперь первым ты и твои…

— Нет.

— Да. — Горы, закат, розы… Давно умерший казар, давно убитый казарон. — Да… Вдруг там еще есть… бацуты кошачьи!

Поняли, даже верзила. Ну и хвала Леворукому!

— Эгей! Первыми — кагеты, потом несем раненых.

— Монсеньор, вы должны…

— Заткнись.

Воды бы им, облиться перед броском! Той самой, что поет в покинутом парке, той, что качала цветы в колодце… А пламя пятится, отмахиваясь рыжими лапами, не рискуя вцепиться в огромного кагета. Черная тень, взмахнув поймавшим алый сполох клинком, бросается в черно-красную дыру, как в бой, исчезает, и тут же в проход кидается следующий. Господин посол.

Пьетро с Джанисом раздобыли двуколку и пару разномастных крепких лошадок.

— Вы с баронессой сядете в экипаж, — без обиняков объявил монашек, — я — на запряжную лошадь, на второй поедет Джанис. Если потребуется, лошадей поменяем.

— Хорошо, — согласилась вышедшая на шум к калитке Арлетта. — Что в городе?

— Неутешительно, — не стал юлить Пьетро. Странное словечко напомнило графине, что перед ней все-таки церковник. — Люди бегут. В ближнем предместье начинается безобразие, дальше мы не ходили… Нам лучше поспешить.

— Пожалуй. — Арлетта погладила верховую лошадку по бархатистой морде. — Кем были их хозяева?

— Кто ж их знает, — усмехнулся поигрывавший вожжами Джанис. — В Закат мы турнули мародеров… Лежат вместе с награбленным барахлом, барахло в крови.

— Трудно было?

«Тень» пожал плечами, дескать, и не такое видели, Пьетро понял лучше.

— Вы ждали, что мы кого-нибудь приведем?

— Нет, — честно призналась графиня. — Тот, кто меня вам навязал, не теряет времени, когда оно дорого, и мы уже проходили мимо криков. Вечером. Я приведу баронессу и заберу свой узел.

Жесткая трава негромко и ласково шуршала, зарево осталось за спиной, впереди были ночь и звездное небо, часть которого загораживал дом. На его пороге лежала Марианна, и Арлетта сразу поняла, что герцогиней Эпинэ станет другая. Если, конечно, в Талиге еще останутся Иноходцы. Если, конечно, еще останется Талиг…

— Вы не ожидали? — Значит, Пьетро ее провожал, а она отвлеклась на созвездия и не заметила.

— Нет. Она хотела жить, и здесь не должно быть ядовитых змей.

Монах щупает запястье, слушает сердце, переворачивает. Все верно, это мог быть обморок, это должен быть обморок от усталости, напряжения, страха, но это смерть… Почему она сразу поняла, что это — смерть?! Только взглянула и поняла?

— Мы не можем задерживаться. — Пьетро прикрыл смотревшие в зенит глаза. — Покойная объяснила вам, где имение ее мужа?

— Нет. — Бедный Ро… Опять один. — Мы не будем задерживаться, но хотя бы в тайник вы ее отнесете?

— Разумеется. Она была олларианка?

— Баронесса Капуль-Гизайль собиралась перейти в эсператизм, так что можете читать по-гальтарски.

Вновь разбушевавшийся огонь внезапно отшатнулся, давая уже не дорогу — лазейку. Надолго ли? Кагеты выбрались, раненых утащили, в почти ставшем Закатом дворике оставалось шестеро южан, ну и они с некстати угоревшим Жильбером.

— Выносите! — крикнул Робер сержанту в дымящемся мундире. Двое, пригибая головы, подхватили сомлевшего адъютанта, кинулись к калитке, исчезли. Четверо и один…

— Мон-кха-кха-кхе…

Робер обернулся на вопль, ожидая увидеть валящийся на них и на калитку охваченный огнем сук, и… ринулся к полыхающему дереву, навстречу тянущей к нему руки женщине. Марианне! Со спутанными волосами, в полуобгоревшем платье, она еще пыталась улыбаться.

— Прости… Я не могла иначе… Не могу потерять…

— Лэйе Астрапэ, как?!

— Зачем тебе это?

Незачем. Тополь охвачен огнем, дышать невозможно даже мужчинам.

— Возьмите ее!

— Нет… С тобой… Только ты. Вместе везде. И здесь. Четверо, двое и огонь… Она права. Вместе хоть бы и в Закат!

— Я больше… не могу.

— За мной! Живо.

Схватить за руку, дернуть на себя, потащить к калитке. Мужчины, солдаты, его южане, то ли шарахаются, то ли расступаются, они понимают, они первыми не пойдут, они не отберут у Монсеньора ее. Даже прикажи он сто раз.

— Скорее… Трудно…

Вот она, стена, ветки над головой, по ним уже вовсю скачут огоньки-морискиллы. Калитка — черный провал, но до него еще надо добраться, огненные зигзаги расползаются по стене, смерть машет перед глазами багровым с золотом веером, и жара, невыносимая, жуткая. Нет, здесь не пройти.

— Я с тобой… Мы вместе.

Обвивающие шею руки, черная прядь, потрескавшиеся губы.

— Вместе! Навсегда…

Шаг в огонь, в жар, — в прохладу, в зеленоватый туман, в жизнь. Легкость касаний, дождь на губах, дальний плеск. Это пламя зови судьбою, эти тропы пройдем с тобою, аметисты янтарь укроют, и не пеплу спорить с волною… Треск, словно парус лопнул, в прореху рвется рыжее щупальце.

— Прочь! Не твое…

Плач воды, запах лилий, отдых на покрытых росой травах, должна же у водопада расти трава.

— Целый!

— Слава Создателю!

— Монсеньор!

— Выбрался. Раздери его кошки!

— Уж и не ждали…

— Надэится нада да канца!

— Истинно так…

Закопченные, обожженные, родные, сразу и не разобрать кто. Разве что потрясающего саблей великана ни с кем не спутаешь. Значит, рядом господин посол… Ветер бросает в лицо пригоршню пепла, вынуждая чихнуть, закашляться, окончательно очнуться.

Здесь тоже горит, но пожар не такой уж и сильный, не сравнить. И дышать можно.

— Что раненые?

— Ничего так… Живы.

— Все?

— …Д-да.

Показалось или мешкают с ответом? Смотрят в огонь, будто ждут. Кого, ведь он шел последним?

— Упокой их Создатель…

Это Гашон, он всегда был набожен.

— Уже не выйдут. — И этот усталый обгорелый вояка — тот самый Бурраз?! — Дерево.

Да, дерево. Чудовищный склоненный факел, и склонился он перед калиткой, но ведь живых там не оставалось, здесь все! Шестеро катетов, раненые с Жильбером, стражники и южане… Четверо из восьми?!

— Не понимаю. Я же был последним…

— Потом будешь думать. Вместе будем. — Некогда роскошный казарон простецки утирается рукавом. — На улице не стреляют. Почему?

— Пожар… — Лучше думать, что пожар и защитники баррикады просто ушли. — Вам опять первыми. Ребята, раненых поднимайте!

— Монсеньор… — Что?

— Адъютанта вашего как? Берем…

— Он умэрал, — объясняет великан-кагет. — Я смотрэл. Это так.

«Это так…» Вот и все, капитан Сэц-Ариж, мальчишка, сжегший Сэ и прощенный Олларией. Если и были у тебя грехи, сегодня они сгорели.