Виталий Гладкий - Посох царя Московии

— Ладно, идем дальше. Виллем из Рожмберка… — Уолсингем презрительно фыркнул. — Думаю, что идею побороться за престол Ягеллонов ему подкинул наш незабвенный Джон Ди. Он как раз гостит у него в Тршебоне…

Френсис Уолсингем недолюбливал Джона Ди. Хотя и отдавал ему должное, как ценнейшему агенту британской короны. Как и при Уильяме Сесиле, своенравный Джон Ди продолжал общаться с королевой в обход начальника тайной службы. Лекарю Джон Ди был известен как придворный астролог, поэтому Уолсингем мог говорить о нем без опасений, что Бомелиус заподозрит в столь уважаемом и высокообразованном человеке своего коллегу по тайному ремеслу.

— Надеюсь, Джон Ди по нашей настоятельной просьбе исправит свою ошибку, — продолжал Уолсингем, — и Виллем из Рожмберка вернется к своим торговым делам. Остается Альфонсо д’Эсте, герцог Феррары. Состоит в браке с внучкой короля Арагонского и Неаполитанского Альфонсо V, Элеонорой Арагонской, большой любительницей изящных искусств. Да и сам он знаток античной архитектуры и популяризатор рыцарских добродетелей. — Последнюю фразу начальник королевской тайной службы произнес с нескрываемой иронией. — Не думаю, что столь блистательной и высоконравственной паре придутся по нутру буйные шляхтичи с их дурацкими вольностями и привилегиями. Но герцогу нужно открыть глаза на его будущих подданных, склонных к варварству и неуправляемости. И даже не так ему, как его жене. Уверен, что Элеоноре Арагонской совсем не понравится холодная северная дыра под названием Речь Посполита. Трон для таких людей, как она и ее муж, не самоцель. Что ж, мы найдем человека, вхожего во дворец Альфонсо д’Эсте…

Он умолк и погрузился в размышления. Пауза получилась тягостной, и в конечном итоге Бомелиус рискнул разрушить мрачную тишину, воцарившуюся в его кабинете:

— Так как нам быть… с Иоанном Васильевичем? — спросил он робко, при этом втянув голову в плечи и немного подавшись назад, словно ожидал от Уолсингема звонкой оплеухи.

— Задача сложная… — Уолсингем сокрушенно покачал головой. — Главное, чтобы к нему опять не приехали послы литовских или польских вельмож. Этого нельзя допустить ни в коей мере!

— Но это не в моих силах…

— Знаю… — Начальник тайной службы досадливо поморщился. — Между прочим, как вы и докладывали, он все-таки намеревается связаться с ними при помощи частного лица. Это шляхтич Криштоф Граевский, который приехал вместе со мной в Москву. Царь Руссии шлет с ним письмо, которое должно попасть в руки кому-то из трех литовских вельмож, главных действующих лиц в предстоящей схватке в Сейме. Это староста жмудский Ян Хоткевич, князь Михаил Радзивилл и Остафий Волович. Эта грамотка ни в коем случае не должна попасть по назначению!

— Чего проще… — Бомелиус коварно ухмыльнулся. — У меня есть надежные люди…

— Ни в коем случае! — перебил его Уолсингем. — Письмо должно покинуть пределы Руссии. Уверен, Граевского до границы будут сопровождать стрельцы. И потом, что мы от этого выиграем? Царь найдет возможность послать новое письмо. А так он будет ждать… долго ждать… — Начальник тайной службы хищно покривился. — Долго и безрезультатно. Пока не состоится элекция [148] Элекция — выборы короля в польском Сейме. .

— Но ведь тогда этот Граевский передаст царское послание! Он не сможет ослушаться…

— В отличие от вас, любезный Элизиус, шляхтич не состоит на службе у царя московитов. Но это уже моя забота…

«На такой случай у меня есть свой человек в Вильно — наместник виленского воеводы Баркулаб, — самодовольно подумал Уолсингем. — Думаю, что Граевского ожидают большие неприятности, если он вздумает ослушаться моего дружеского совета…»

— Дьяк Ерш рассказал мне по секрету, что от имени архиепископа гнезненского Якуба Уханьского Иоанну Васильевичу передали образцы грамот, которые царь должен прислать в Литву в качестве элекционной декларации, — молвил Бомелиус. — Воеводам он должен обещать великое жалование, а также дать гарантию, что будет рядить и судить с ними о всех делах…

Уолсингем скептически улыбнулся и ответил:

— Боюсь, что польские вольности входят в сильное противоречие с истинными намерениями царя Московии. Думаю, что Иоанн Васильевич вряд ли найдет общий язык с потенциальными подданными. Царь Московии человек далеко не глупый, и чувствует серьезную разницу между тем, как он мыслит себя королем Речи Посполитой, и кем его хочет видеть население Литвы и Польши. Великий князь московский, по моему мнению, рассматривает службу панов как одолжение, которое он делает им; их главной привилегией будет обязанность всецело повиноваться ему и беспрекословно исполнять его приказы, что с буйной шляхтой вряд ли возможно. Но про то ладно. Время пока терпит…

Начальник тайной королевской службы испытующе, словно оценивая, посмотрел на Бомелиуса, который под его змеиным немигающим взглядом почувствовал себя очень неуютно.

— Нам нужно думать о более отдаленной перспективе… — медленно сказал Уолсингем. — Руссия укрепляется, захватывает новые территории. В скором времени она может составить большую конкуренцию Британии. Что ни в коей мере не должно случиться. Вам понятна моя мысль?

— В какой-то степени, да, понятна…

— До этого времени вы верно и с большой пользой служили интересам ее королевского величества. Однако этого мало. Нужно хорошо подумать, КТО сменит Иоанна Васильевича на московском престоле? Здоровье у него слабое, все может случиться…

Острый взгляд Уолсингема вонзился прямо в сердце Бомелиуса; лекарю даже дух перехватило. Он хотел было сказать, что здоровью царя Московии можно позавидовать — благодаря его таланту врачевателя, но благоразумно придержал язык, сообразив, на что намекает Уолсингем. И от этого понимания ему вдруг захотелось срочно собрать свои пожитки и ценности, усадить жену Джеки в возок и постараться побыстрее пересечь границу государства Российского, пока не наступила весенняя распутица.

Вместо этого Бомелиус выдавил из себя:

— У великого князя московского есть два сына…

— Знаю. Но мне известно и то, что Иоанн Васильевич недолюбливает своего старшего сына Ивана и полагает, что тот годится только интриговать с поляками против отца. (Да, да, знаю, что это не так, что на царевича кто-то возводит напраслину.) А младшего — Федора — великий князь откровенно считает слабым, негодным к управлению государством.

— Но все равно, если случится непоправимое, трон достанется кому-то из двух…

— Нужно, чтобы шла борьба за трон! Жестокая борьба! Это и будет вашей главной задачей, — жестко отчеканил Уолсингем. — Надо постараться найти на трон Руссии еще хотя бы одного претендента. Искать не торопясь, исподволь, — но найти обязательно. Нам нужна смута в Московии, разруха, наконец голод! Если удастся отдать трон Ягеллонов князю Трансильвании Стефану Баторию, то мы подтолкнем его к войне с Московией. Мы поможем шведам в ливонской войне. Наконец турецкий султан спит и видит, как бы урвать себе кусок русской земли. Руссия должна погрязнуть в междоусобицах, чтобы московитам было не до мыслей о процветании и усилении государства. У вас нет, случаем, на примете какой-нибудь сильной личности, которая могла бы побороться за трон с наследниками Иоанна Васильевича?