Андрей Максимушкин - Варяжский меч

— Не то слово. Каково мне было убийце отца кланяться?! Старшим его называть?! Пришлось. А данов и угров Оттон тоже разгромил, заставил свою власть и силу признать.

— Ты на меня за тот бой не гневаешься? — вернулся к прежнему разговору молодой князь. То, что его и мучило.

— Конечно нет. Ты мудрый князь. Будешь мудрым, если раньше времени в терем Радегаста не отправишься. С умом в битву вступил и вовремя бойцов из сечи вывел. Близ Гамбурга все разорил, огню урожай предал, а черных саксов зря не убивал. Теперь там голод настанет, все остатки съестного подъедят, Оттоновой рати даже черствой корки не останется. В набег резво шел, страх обгонял и вернулся вовремя, не стал Судьбу испытывать. Так не бойся, я умру — будет у ободритов хороший князь. Тебе меч и Багряную Челку передам.

— Главное, чтоб ободриты, наш род, на земле остались, — жестко, словно отрубил Славомир. — Когда Оттон придет? И что у тебя за доглядчики? Я на переправе слышал.

— Через седмицу в Люнебурге встанет. Замок я ему нарочно оставил, чтоб прямо на наши засеки и стены двинул. А доглядчики… — Князь громко расхохотался. — Да нет у меня доглядчиков. Да и как они вести бы слали? Купцов останавливаем, расспрашиваем. Несколько гонцов переняли, допросили с пристрастием. Заодно христианских чароплетов наловили. Они нас сказками забавляли, сейчас в клетке сидят, своей участи ждут.

Дальше Белун подробно рассказал сыну, что делать собирается. Рати правый берег Лабы укрепят и удерживать будут. На дорогах засеки рубят, болотные гати топят, стены городов укрепляют, припасы собирают.

Старый князь хотел заставить Оттона прорубаться через Битков или Лухов, здесь, на лесных дорогах, на переправах, между болотами, хорошо можно вражескую рать проредить. Летучими отрядами и засадами истощить, измотать имперское войско. Руянская храмовая дружина Свентовида многое может в лесу натворить, эти оборотни-волколаки не одну саксонскую голову добудут. С храмовниками ни в поле, ни в лесу, ни в море никто сравниться не может.

Как только Оттон продерется через лес, выйдет в поле, тут его русы большой ратью и встретят. К тому времени и велеты-лютичи подоспеют, и даны со своим новым конунгом подойдут. Хотя на норманнов Белун не надеялся — собираются они долго и думают медленно. Сколько по Руси баек про норманнов ходит! И все из жизни взяты. Дескать, пока норманн в поход собирался, рус уже из набега вернулся и по пути из норманнского фьорда корабли угнал.

Да если даны и не успеют, все одно польза от них будет. Белун их отправит Бремен брать и Фрисландию в пепел обращать. Разбить Оттона — это одно, надо у саксов саму мысль на Русь ходить отбить намертво. Пусть норманны побережье жгут. Гамбург же князь хотел себе оставить, добыча там намечается богатая.

Как рать перед боем строить, в поле и решится. Князья, слава Велесу, старшинство Белуна признают. Волхвы хорошо князю помогают, проповедуют, что только одна голова у войска должна быть, один князь должен войну вести.

— Ты когда со Славером прощался, он что тебе говорил? — чуть прищурившись, поинтересовался старый князь.

— Говорил: порядок быстро наведет и придет с дружиной на Лабу.

— Обещал, говоришь… — Лицо Белуна исказила брезгливая гримаса. — Не хочет он идти. Надеется, пока мы кровь проливаем, свой кусок укрепить. Хитрит люблинский выползок. Ко мне его боярин пришел, Чекмарь. Помнишь такого?

— Как не помнить. Вместе в море шли, вместе город брали. Он находниками командовал. Хороший воевода, умен и силен, как леший.

— Так вот: слово боярина крепче княжьего оказалось. Привел он полторы сотни бойцов. Кто с Чекмарем из Старграда ушел, кто в Люблине присоединился, и еще к нему из Любеча находники идут. Чекмарь сказывает: не хочет Славер на рать идти, с христианами заигрывает, думает за стенами отсидеться.

— Голову оторву предателю! — мрачным тоном пообещал Славомир.

— Это успеется. Пока гонцов пошли, пусть напомнят про обещание. Может, одумается, не станет прилюдно от своих слов отказываться. В жизни все бывает — взлетел высоко не по заслуге, возгордился.

— Могу завтра Грома и Путяту отправить. Бояре умные и обычаи хорошо знают, убедят люблинца или опозорят при всей его дружине. Про честь и законы напомнят.

— Много чести Славеру, — поправил сына Белун. — Ты его на престол поставил, земельным князем сделал. Дай ему намек. Если умен, поймет.

— Тогда простого мечника отправлю с грамотой и велю на словах напомнить про наш уговор.

— Это уже дело, — согласился Белун. — Дай людям день отдыха и посылай в Старград. Может, Славер и успеет к битве подойти.

На этом разговор о насущных делах завершился. Белун пересказал сыну последнее письмо из Велиграда. Матушка княгиня прислала с гонцом. В городе спокойно. Жизнь идет размеренно, плохих вестей нет. Сестра Славомира Млава свой первый холст выткала. Растет девица. Не успеешь оглянуться, знатной невестой станет. Род не опозорит.

На днях пришел корабль с послами новгородского князя Володимера. Княгиня их в тереме приютила, пишет, что новгородцы с миром пришли. Но о делах будут говорить только с князем, сейчас возвращения Белуна ждут. Да еще штуку одну отчебучили. В четвертый день седмицы в храме Радегаста дюжину быков зарезали, да еще хотели трех христианских рабов к требе присовокупить.

— В храме-то зачем? — вылупил глаза на лоб Славомир. Он не понимал этот странный обычай, заведенный Володимером Свентославовичем.

— Так и пишет: зарезать хотели на требнике, — скрипнул зубами Белун. — Вернусь домой — разберусь. Старого Слуда в городе нет, с ратью пошел. Наверное, кто из младших волхвов беззаконие допустил. Добро, матушка вовремя вмешалась, запретила новгородцам людей без ведома старшего волхва резать.

Старый князь осуждал такие нововведения. По Прави на жертвенном камне перед образом Бога можно человека в требу Богу принести. Но только того, кто сам вызвался к Вышнему посланником рода идти, рассказать Богу, что на земле деется, попросить защиты для своего народа. Душа такого добровольца прямиком в небесный Ирий попадала. Большая честь. Не каждому позволено свою жизнь Вышнему жертвовать, только русу с чистым сердцем и помыслами, кто сам вызывался жизнь за род отдать.

Осквернить же храм кровью христиан?! Дело нехорошее. Кабы Перун Радегаст не разгневался, разобрав, каких гонцов ему шлют. Чужеземцев в других случаях в требу закалывают, и обряд другой свершается, не в храме, а рядом.

Обсудив дела, князья поймали коней и поехали к стану. И вовремя. Как раз к их возвращению гонец от Олега Древанского примчался. Молодой, с короткими реденькими усиками гридень поднялся с лежавшей у костра попоны, где он жадно рвал зубами жареную утку. Сразу было видно: человек проделал большой путь, гнал, не жалея ни себя, ни лошадей. Древанин, пошатываясь, двинулся навстречу князю ободритов, на ходу размазывая жирными руками грязь по лицу.