Сергей Шведов - Старец Горы

– Женщин привезут завтра, – бросил через плечо Энгерран. – Успеете еще натешиться.

В приворотной башне было тихо как в склепе, что не удивило, а уж скорее огорчило сенешаля. Более сонливого человека, чем Лысый Жан благородному Энгеррану встречать еще не доводилось. Этот урод вечно попадал в разные истории, и пришла, видимо, пора наказать лентяя по всей строгости.

– Эй, плешивый, – заорал в полный голос Арно, желая, видимо, спасти товарища от очередной выволочки.

Плешивый сидел на полу, опершись спиной о поворотное колесо, и отнюдь не торопился откликаться на бодрый зов. К сожалению, длиннорукий Арно не сразу понял, что его ленивый приятель заснул навечно, и это недомыслие стоило ему жизни. Нож, внезапно вылетевший из темноты, пробил шею словоохотливого сержанта. За спиной у сенешаля захрипел еще один из его подручных. Хрип был предсмертный, это Энгерран понял сразу, а потому поспешно обнажил меч. Врага он пока не видел, зато услышал голос толстого Гиберта:

– Да вот же он.

Эти слова стали последними в жизни неповоротливого алемана, и он рухнул на каменные плиты с перерубленным горлом. Самое страшное, что сенешаль слышал свист клинка рассекающего воздух, но по-прежнему не видел убийцу.

– Факел зажги! – крикнул он последнему своему уцелевшему подручному, но опоздал с приказом. Сержант был убит раньше, чем успел рассеять темноту. Лысый Жан, похоже, экономил масло, а возможно просто забыл наполнить светильник, и сейчас спасительный для Энгеррана огонек грозил вот-вот угаснуть. Сенешал среагировал на шорох, но промахнулся, а вновь занести меч для удара ему уже не дали. Кривой клинок, увиденный Энгерраном в последнее мгновение своей земной жизни, с хрустом вошел в его грудь, прикрытую в этот раз только гамбезоном.

Первым хватился сенешаля благородный Рено. Он хоть и выпил изрядную толику вина, но из разума, в отличие от многих еще не вышел. Однако два сержанта, посланные за забывчивым сенешалем один за другим, так и не вернулись к столу, заставленному вином и блюдами с говядиной и дичью. Зато в зал ворвался повар Тома с лицом, перекошенным от ужаса, и завопил дурным голосом:

– Крестоносец восстал из гроба!

Кроме поварских способностей Тома обладал еще и навыками мясника, которые частенько применял не только при разделке свиных и телячьих туш. Робостью сердца он вроде бы тоже не страдал. И, тем не менее, повар был напуган настолько, что не смог сразу связно ответить на вопрос, прозвучавший из уст трезвеющего на глазах шевалье де Шелона:

– Какого черта?!

– Он убил их всех, – взвизгнул Тома. – Весь замок завален трупами.

Несмотря на полумрак, царивший в огромном зале, Рене все-таки определил, что за пиршественным столом сейчас сидят всего шестеро – он сам, благородный Гишар и четыре захмелевших сержанта. Куда подевались остальные, он не имел ни малейшего понятия. Уйти сержанты могли по нужде, но почему они не вернулись к столу, заставленному превосходным вином? Такого прежде за бравыми молодцами не водилось!

Первым привидение увидел повар, но крик застрял у него в глотке. Тома рухнул на пол и пополз на четвереньках к столу, тихонько блея от ужаса. Это чудесное превращение отважного головореза в смирного барана произвело на Рене столь сильное впечатление, что он так и застыл с куском у рта, оторопело глядя на проступающую в проеме дверей фигуру, облаченную в белое рыцарское сюрко с кроваво-красным крестом на плече. Два сержанта, бросившиеся от стола к пришельцу с обнаженными мечами, рухнули на каменные плиты раньше, чем молодой Рошфор успел перевести дух. Гишар де Шелон оказался куда расторопнее своего сердечного друга, его секира птицей взлетела над головой крестоносца, но сокрушительного удара у отважного шевалье почему-то не получилось. Благородный Гишар застыл в неловкой позе, похоже он с разбега наткнулся на острое жало, впившееся ему в живот. Секиру, вырванную из рук умирающего Шелона, крестоносец метнул в ближайшего сержанта, уже успевшего обнажить меч. А его товарищу он сломал позвонки ударом могучего кулака в отвисшую челюсть.

– Ты не Этьен! – только и сумел вымолвить Рене, когда незнакомец присел к столу.

– Ты писать умеешь, Рошфор? – неожиданно спросил пришелец, сверля перепуганного шевалье горячими как раскаленные угли глазами.

– Умею, – икнул побелевший от ужаса Рене.

– Самое время для тебя облегчить душу.

Приор Сегюр, обычно ночевал в монастыре, но ныне он поддался на уговоры благородного Людовика и задержался в его покоях. Старший сын и наследник Филиппа не чурался учения, но его познания в греческом оставляли желать лучшего, и приору пришлось немало с ним помучиться, прежде чем принц усвоил премудрости чужого языка.

Заснул Сегюр почти сразу, как только добрался до ложа, а ближе к утру ему приснился кошмар. Во всяком случае, именно так показалось монаху, когда он вдруг узрел белую фигуру у своего ложа. Впрочем, кошмар прервался так и не начавшись, оставив после себя лишь легкое чувство беспокойства. Это беспокойство переросло в изумление, когда Сегюр утром обнаружил у изголовья лист бумаги. Изумление сменилось ужасом, когда он ознакомился с содержанием письма.

Бледный вид приора обеспокоил Людовика, который поспешил к нему навстречу с кубком в руке. Обычно Сегюр пил мало, но в этот раз он осушил вместительную посудину до дна.

– Прочти, – глухо сказал молодой приор, падая на лавку.

Людовик долго изучал лист, исписанный с двух сторон двумя разными почерками. Первый он узнал сразу, второй был ему неизвестен. Правда, внизу стояла подпись – Рене де Рошфор.

– Но зачем ему это понадобилось? – спросил потрясенный Людовик, и его круглое, почти мальчишеское лицо покрылось мелкими капельками пота.

– Убивать?

– Нет, – покачал головой принц. – Описывать убийство.

– Вероятно, кто-то настойчиво попросил благородного Рене об этой услуге.

– Я должен показать бумагу отцу, – нерешительно сказал Людовик. – Как она к тебе попала?

– Ночью я видел человека в спальне, но он исчез так быстро, словно был всего лишь видением. Я успел разглядеть крест на его плече и запомнил взгляд, который он на меня бросил. Будет лучше, Людовик, если в этот раз я пойду с тобой. Уж слишком страшные дела творятся у нас в округе.

Король Франции, занятый важным разговором с епископом Бертольдом Парижским, бросил на вошедшего сына недовольный взгляд. А когда благородный Филипп узрел в своих покоях приора Сегюра, он с большим трудом удержался от ругательства. Этого юного моралиста и святошу Филипп терпеть не мог, хотя отдавал должное его уму и образованности. Король непременно выставил бы Сегюра за порог, если бы не присутствие епископа Бертольда.