Сергей Шведов - Грозный эмир

– Это ты ему подсунул Жозефину? – криво усмехнулся Болдуин.

– Нет, – покачал головой Водемон. – Я менее искушен в интригах, чем сенешаль де Бове.

– Важен результат, – равнодушно махнул рукой король. – Пошли к Фульку шевалье де Музона, благородный Рауль, надо полагать, сумеет уговорить блудливого жениха.

Граф Фульк Анжуйский считал себя искушенным человеком. Почтенный возраст и огромный жизненный опыт давали ему право надеяться, что с ним не будут поступать, как с мальчишкой, домогающимся женских ласк. Беременность невесты хоть и покоробила знатного жениха, но отнюдь не избавила его от взятых на себя обязательств. В конце концов, брак – это не более чем сделка, но в любой сделке следует придерживаться общепринятых правил. Граф Анжуйский готов был закрыть глаза на оплошность благородной Мелисинды, но только в том случае если ему оплатят моральные издержки. Он, разумеется, не собирался требовать много, но полагал, что приданное за невестой должно быть увеличено. Скажем, его вполне бы устроил город Тир, в качестве наследуемого владения.

– Тир – богатый город, – согласился с графом шевалье де Музон. – Но именно по этой причине король Болдуин не согласится выпускать его из рук.

Благородный Фульк был настолько потрясен этой отповедью, что даже замер с кубком, уже поднесенным ко рту:

– Как прикажешь тебя понимать, шевалье?

– Король Болдуин полагает, что все вопросы, связанные с брачным контрактом, уже разрешены к обоюдному удовольствию и очень удивлен, что ты, граф, без конца затягиваешь свадебную церемонию, порождая множество слухов, бросающих тень на безупречную репутацию его дочери.

– Безупречную?! – вскричал потрясенный Фульк. – Ты в своем уме, шевалье?

Благородный Рауль был глубоко оскорблен приемом, оказанным ему во дворце, где король Болдуин поместил своего будущего зятя. Наглые анжуйцы заставили заслуженного ветерана крестовых походов едва не полдня томиться в приемной. Да еще и ухмылялись при этом ему в лицо. Возможно, Музон, человек далеко не скандальный, простил бы графу подобное обращение, если бы сам Фульк проявил хотя бы толику благородства в отношении гостя. Однако он не дождался от графа ничего, кроме высокомерия, чтобы не сказать хамства. Благородному Раулю даже не предложили сесть, и он вынужден был разговаривать с хозяином стоя, словно посыльный, явившийся по пустяковому делу.

– Благородная Мелисинда всегда славилась своим благочестием, – продолжил ледяным тоном шевалье де Музон. – Принцесса шокирована слухами, которые распространяются по Иерусалиму о тебе, граф. Иные из этих слухов просто чудовищны, и встревожили уже не только благородную Мелисинду, но и короля Болдуина. Не говоря уже о патриархе Вармунде.

У Фулька Анжуйского появилось почти непреодолимое желание, запустить кубком в постную рожу благородного Рауля. Гнев графа был ужасен. Кровь прихлынула к его лицу и помешала глотке выплеснуть на голову посланца Боэмунда проклятья, которые сейчас роились в мозгу обманутого жениха. Благородному Фульку потребовались неимоверные усилия, чтобы справиться с собой и достойно ответить наглецам, вздумавшим оскорблять порядочного человека.

– Ты забываешься, шевалье! Я принял предложение папы Гонория вовсе не для того, чтобы стать посмешищем в Святой Земле. Что же касается Мелисинды, то я отказываюсь от этой шлюхи и возвращаю ее отцу.

– Я полагаю, что благородная Мелисинда ничего не потеряет, отказавшись от брака с вероотступником, покрывшим себя несмываемым позором.

– Это я покрыл себя позором?! – взвыл Фульк. – Это, выходит, я забеременел в неурочный час, накануне собственной свадьбы?!

– Твоя предполагаемая беременность, граф, не волнует ни короля, ни патриарха, – пожал плечами Музон. – Речь идет о куда более серьезном проступке, чтобы не сказать преступлении.

Фульк все-таки не удержался и швырнул кубок в гостя. К счастью, руки его дрожали от бешенства, а потому пущенный снаряд приземлился далеко от цели. Благородный Рауль даже глазом не моргнул в ответ на бесчинства хозяина, его лицо продолжало хранить невозмутимое выражение.

– Я сгною тебя в подвале, шевалье! О каком преступлении ты говоришь!

– Ходят слухи, благородный Фульк, что ты отрекся от истинной веры под воздействием чар колдуньи. Иные говорят, что ты принял ислам и уже сделал себе обрезание.

– Какое обрезание? – ошалело уставился на гостя граф Анжерский выпученными от дикого напряжения глазами.

Рауль де Музон перепугался не на шутку. Благородный Фульк был в шаге от удара, еще немного и Святая Земля потеряла бы будущего короля. Посланец Болдуина если и не пошел на попятный, то значительно смягчил тон.

– Тебе, граф, известна женщина по имени Жозефина де Мондидье?

– Допустим, – с трудом выдавил из себя Фульк.

– Она живет в твоем дворце?

– Допустим, – просипел граф. – Я дал приют даме, преданной собственным мужем.

– А тебе известно, благородный Фальк, что Жозефина де Мондидье отреклась от истинной веры и приняла ислам? Не знаю как в Европе, а в Святой Земле это тяжкое преступление. Муж Жозефины благородный Антуан де Мондидье потребовал развода с еретичкой, и патриарх Иерусалимский пошел ему навстречу.

– Твой Антуан – содомит! – выкрикнул граф, слегка отошедший от пережитого потрясения. Похоже, он наконец-то понял, в чем его пытается обвинить Рауль де Музон, и почувствовал в связи с этим большое облегчение.

– Все мы грешны, – примирительно заметил Музон. – Но содомия куда более простительный грех, чем вероотступничество.

Фульк Анжуйский скорее упал, чем сел в кресло, которое столь неосмотрительно покинул. Вспышка страстей, едва не стоившая ему жизни, сменилась усталостью. Граф взял со стола салфетку и вытер пот со лба. Конечно, он совершил ошибку, поддавшись чувству там, где следовало придерживаться холодного расчета. Женщина его действительно обворожила, хотя ни о каком колдовстве речи не было и не могло быть. Благородный Фульк влюбился, возможно, в последний раз в жизни, чем не замедлили воспользоваться его враги. Граф уже успел сообразить, в чем обвинит его Болдуин в случае дальнейших проволочек со свадьбой. Жениха буквально загоняли под венец, не считаясь ни с его чувствами, ни с его интересами. Конечно, доказать вероотступничество Фулька Анжуйского королю Иерусалимскому не удастся, но зато он может бросить тень на его репутацию в глазах папы и европейских государей. Вряд ли Гонорий в этом случае станет выслушивать оправдания человека, согрешившего в Святой Земле. От Фулька отвернутся все, включая собственных детей. И никто не скажет ни единого слова в его защиту. Черт с ним, с Тиром. Репутация дороже любых богатств.