Анна Сеничева - Перстень Рыболова

В деревне пропели петухи. Слышался сонный говор, дребезжала цепь колодца, топили печи. Солнце блестело на тесовых крышах.

У самого тына, где начиналось деревенское кладбище, притаился маленький человечек, сухонький и сморщенный, с длиннющим носом, напоминавшим вороний клюв. Человечек был крив, возрасту неопределенного. Арвельд задержался у колодца, умываясь, а Паломник ждал у резных столбов тына. Вдруг из-за одного раздался хрипловатый надтреснутый голос:

– Гляди-ка ты, кто идет! – Паломник, вздрогнув, обернулся. – Вот уж кого не чаял тут увидеть! Куда путь держишь, а?

– Иду далеко, отсель не видать, – недружелюбно ответил тот. – И тебя не спрашиваю, чего тут расселся, у людей на дороге-то.

– Хороша дорога через кладбище! – хохотнул носатый. – Но мне чего скрывать – пришел старой могилке поклониться, – он прищурил свой единственный глаз.

– Кланяйся да будь здоров, – кивнул Паломник и направился к колодцу.

Обернувшись, он увидал, как человечек проворно перелез через тын, и скрылся в деревенском проулке.

– Плохо дело, – буркнул Паломник.

– Кто это был? – спросил Арвельд. – Голос будто знакомый.

– Ворона помнишь? Ламор Кривой. Он и есть.

– Шутишь, – недоверчиво сказал Сгарди. – Погоди… Неужели оборотень?

– Вроде того. Окоем ведь, тут всякие попадаются, – Паломник досадливо сморщил лягушачье лицо. – Таки выследил, прощелыга!

– Как думаешь, он один?

– Одному ему тут делать нечего. Его на Погосте знают и не любят. Гоняли не раз. Вот что, Арвельд… – начал Паломник решительно, но, не договорив, нахмурился.

– Через болота? – спросил Сгарди. Тот кивнул в ответ. – А Ламор тем путем не пойдет, как думаешь?

– Что же он, совсем без царя в голове, – проворчал Паломник. Арвельду эти слова отчего-то сильно не понравились.

– Странное дело, будто сам воздух топкий, – говорил Сгарди немного погодя, когда они продирались сквозь заросли папоротников. Из-под ног прыснули лягушки, скакнули в мох.

– А тут не только реку заболотило, сами границы Окоема размыло. Тем и опасно – с пути собьешься, до скончания века плутать будешь между землями.

– Потому и не суются?

– Гм… И поэтому тоже.

В лицо дохнуло сыростью и гнилью, но не лесной, а будто из погреба. Паломник развел ветви колючего куста, на котором качались прошлогодние ягоды – багрово-черные, волчьи – и Дряхлая гать предстала во всей красе. Сколько хватало глаз, расстилалась вокруг слепая трясина. Болото курилось густым туманом, точно на Дряхлую гать село облако. Черные острия-вершины елей торчали из белесых волн. С ветвей лоскутьями свисал серый мох.

– Слушай меня, Арвельд, – отрывисто говорил Паломник. – Как в туман войдем, что бы ни случилось, не оборачивайся. Про себя всех святых поминай, которые при жизни странствовали. В стоячую воду не смотри – хорошего не увидишь. Как почувствуешь, что голову вниз тянет, изо всех сил напрягись и на небо глянь. Мигом полегчает, особенно если синий кусочек явится. Когда мимо самой гати пойдем, брось в болото что-нибудь – пуговицу, лоскут, что не жалко!

– Это еще зачем?

– Увидишь.

В тумане мелькнула тень и снова исчезла. Путники ступили на болота, двигаясь по мшистым кочкам. Между холмиками, торчавшими из топи, стояла черная вода. Болото окутывала мертвая тишь: не слышно было ни кваканья лягушек, ни хлопанья крыльев. Едва они вошли в туман, Арвельд почуял неладное: будто кто двигался за ними. Сгарди явственно чувствовал шаги за спиной и еле слышное дыхание. Паломник велел не оглядываться – видать, знал, что говорил. Мальчик напряг слух. Кто-то ступал за ними по мху. Да, шел. Болотное чудище? Леший, другой какой хозяин здешних мест? Каков он? А вдруг этот кто-то того лишь и ждет, что Арвельд обернется? Любопытство снедало, страх стучал в висках, а пуще того стыдно было за свой страх. Сгарди начал поворачивать голову.

– Куда? – шепотом рявкнул на него Паломник. Он поравнялся с ним и теперь шел не впереди, а рядом. – Велено было – назад не смотреть! – он протянул Арвельду конец пояска. – Держись.

– Что я тебе, телок мокроносый? – сердито ответил Сгарди, но Паломник глянул на него так, что он почел за лучшее замолчать и взяться за протянутый поясок.

Что-то бродило в тумане. Теперь это окружало их со всех сторон.

– Глянь! Глянь, Паломник!

– А?

– Вон там, под елью!

Под черным шатром ветвей плясал синий огонек, разгоняя туман.

– Кому-то спокойно не спится, – тихо сказал Паломник. Его слова словило эхо, так жутко и причудливо исказив, что Сгарди поежился. Будто кто-то рядом повторил их, глумливо и глухо.

Вскоре из туманных волн выплыла сама гать – полусгнившие деревянные мостки поверх топких кочек. Паломник приостановился.

– Стой, Арвельд! Гатью идти нельзя – в провал угодишь.

Они начали пробираться окольными путями – кочками, корягами, корневищами черных елей. Из стоячей воды вставало что-то – балки, доски, будто остовы порушенных домов. Все было осклизлое, идти приходилось еле-еле, на четвереньках проползать под ветвями сосен, цепляясь за стволы и корневища. Разок пробрались мимо другого синего огонька. Он выплясывал как живой, мерцая всеми переливами голубой лазури, будто окрашенный медным купоросом. Холодом от него веяло ледяным. Арвельд вдруг почувствовал, что не может сдвинуться с места.

– Паломник, – тихо сказал он. Огонек качнулся. – Меня кто-то держит…

Тот замер.

– Быть не может. Наверняка за ветку зацепился. Остановись. Так. А теперь чуть назад… Освободился?

– К-кажется, да. Да, коряга. Фу-ты, аж нехорошо стало!

– Бывает. Главное, в руках себя держать. Давай дальше.

Мостки Дряхлой гати лежали всех в двух шагах. Деревянные доски, какие никакие, а опора! По ним идти можно было, а не ползти!

– Чего гатью-то не идем? – не стерпев, спросил Арвельд.

– Жить хочешь? – буркнул Паломник. – Оттого и не идем…

А топь все тянулась и тянулась, без конца-краю. Скоро Сгарди казалось, что они целый день ползком пробираются по скользкой грязи, между узловатых корней, в холодном гнилом тумане. И тут он увидел провал… Между искореженных мостков гати зияла черная лужа, огромная, будто туда, в трясину, свалилось что-то большое и тяжелое. Провал был так велик, что обойти его нечего и думать. Сгарди замер. Стоячая вода здесь растеклась зеркальной гладью, туман над ней таял. Глаза Арвельда против его воли метнулись в темную глубь и…

Внизу лежал город.

Город под темной водой. Вечная тьма стояла над ним, тьма сотен веков. Там жили. Стучали по сумрачным каменным улицам призрачные подковы, колеса, звучали призрачные голоса, сочились сыростью мрачные сады, звучали похоронные колокола. Арвельд не видел людей, но почувствовал вдруг, как сотни глаз обратились на него. Они ждали от него чего-то… Его самого. Замерли шаги, стихли разговоры, растаял колокольный звон. Протянулись к нему невидимые руки. Голова у Сгарди опустела и закружилась, а потом наполнилась тем самым звоном. Город позвал его. Арвельд качнулся навстречу темной глубине, как вдруг что-то крепко схватило его за ворот.