Анна Сеничева - Перстень Рыболова

Посвежевший воздух подернулся запахом горячего воска – у часовни жгли свечи. Гессен пересек мост. Каменный домик чисто белел в зелени лиственниц, посверкивая жестяным шпилем. При часовне жил старый увечный монах, последний из тех, кто еще помнил орден. В это время он обычно обходил часовню, позвякивая ключами, сжигал увядшие цветы и ветки, опрыскивал углы заговоренной водой, чистил подставки для свечей. Но сейчас привычного бренчания не было слышно.

У входа в часовню стоял кто-то чужой. Деревья мешали разглядеть его, Гессен видел только зеленое одеяние. Солнце то пряталось, то показывалось краем из-за туч, и по платью незнакомца пробегала огнистая волна – сияли самоцветы на тонком плаще.

Гессен подкрался ближе. Теперь стали видны борода и седые волосы, которые крупными, точно коваными из серебра кольцами спускались до пояса. Старик неспешно прогуливался вокруг часовни.

Никогда не видел Гессен платья, расшитого так дорого. Раз только появился на Храмовой гряде старый друг Лума, целитель из Северных морей. Знатный лекарь учил мальчика «отколдовывать» чужие заклятия и заговаривать воду. Большой охотник был до украшений… Не он ли это снова? Старик обернулся, и Гессен встретил пристальный немигающий взгляд.

И тут его резануло жгучей болью по глазам… Они заслезились, как от сильного ветра, все вокруг искривилось, полезло в стороны. В тот же миг остро ужалила отгадка: ученик чародея понял, кто стоит перед ним. Увидел. Ладонь потянулась к серебряному кругляшу.

Но будущий чародей Светломорья опоздал. Он упустил миг, и зрение вернулось к нему раньше, чем он успел схватить медальон. А человечьи глаза слепы…

Гессен сморгнул. Резь исчезла, и он забыл . Мальчик смотрел на чужого старика в богатой мантии, но чувствовал только любопытство.

Гессен поклонился, незнакомец вернул поклон.

– День добрый, ученик, – сказал он.

– Здравствуйте, сударь.

– Ты знаешь, где там лежат свечи? – старик кивнул на часовню. – Хотел поставить, да не у кого спросить. А я тут не хозяин, копаться не стану.

– Сейчас, – Гессен взялся за кольцо и потянул на себя дубовую дверь.

После яркого солнца часовня казалась погруженной во мрак. Свет шел из трех оконниц, повисая в воздухе голубоватыми полосами. Сильно и густо пахло хвоей: сосновые ветки устилали беленый пол и стояли в кадках с водой.

Гессен снял со стены ключи и открыл деревянный ящик под скамьей, где хранились огниво, щетки, склянки с маслом. Там же были и свечи.

А на скамье лежало зеркальце. Старое зеркало – матовое поблекшее стекло было покрыто сетью трещин, серебряная оправа в жемчугах потемнела. И странной какой-то формы, неправильной.

Мальчик не удержался и заглянул в него. Зеркало послушно отразило правильное, светлое лицо с настороженными глазами. Отразило и… в глубине его что-то моргнуло. Еле видная волна всколыхнулась и прошла под тусклой гладью.

Гессен еле успел положить зеркальце на место, как услышал шаги. Старик стоял в дверях часовни, высокий, темный, и тут у Гессена захолонуло сердце, будто он опять увидел того каменного истукана с жуткими глазами-камнями. От изумрудов мантии плясали на полу крохотные зеленые сполохи.

– Вот, сударь, – сказал мальчик. – А… это зеркало ваше?

– Мое, – старик взял тонкие желтые свечки, глянул на Гессена, точно все понял, и вышел из часовни.

Оставшись один, Гессен присел на краешек скамьи. Зеркальце таинственно мерцало рядом, словно разлитая лужица, и неудержимо тянуло к себе. Старое зеркало старого чародея.

Чужое. Нельзя. А зачем старик оставил его, ведь понял, что у Гессена на уме! Не хотел бы, чтоб трогали, так надо было забрать! Гессен осторожно взял зеркальце, положил на раскрытую ладонь. Снова всмотрелся в него.

Блеклая гладь отражала беленый потолок. Треск свечей смолк, они прогорели, из подсвечников шли сизые дымки. В часовне было тихо.

«Нет, молчит», – подумал Гессен, хотел было вернуть зеркальце на место, но тут зеркальная глубина замутилась. Матовая гладь пошла кругами, будто Гессен держал в руках чашу, а в ней плескалась вода. Плескалась все сильнее, еще чуть-чуть – и хлынет через край. Но вода не хлынула, а начала успокаиваться, круги разошлись, но потолок часовни в зеркале не отразился, а появилась полутемная комнатка, заставленная разной рухлядью.

Гессен пригнулся ниже, не веря глазам. Да, каморка. На стенах висят холсты, пыльные и засиженные мухами. Единственное окошко загромождено ларцами и сундуками почти доверху, и свет падает узкой полосой на ковер, тоже старый, истертый.

В комнатенке стоял… Это лицо Гессен часто видел на портретах и не мог обознаться. Принц Серен. Странно, что ему здесь делать?

Вокруг принца крутился маленький старик. Был он колдун, как понял Гессен, но колдун не по рождению, а выученик чародея. Старик суетился и дергал себя за поясок, на котором болталась всякая мелочь: кошелек, чернильница, гребень и какие-то монетки.

Серен оглядывал каморку, водя глазами по стенам, и неожиданно встретился взглядом с Гессеном. «Зеркало, – мелькнуло у мальчика, – там висит зеркало. Я смотрю из него, а он видит свое отражение…»

Старик поймал взгляд принца, угодливо закивал и подвел гостя прямо к зеркалу. У Гессена сердце сжалось от предчувствия страшного, непоправимого: он видел, как за спиной Серена колдун силился сдержать глумливую улыбку, которая так и лезла из него.

Принц вгляделся в глаза своему отражению, смотрел долго, удивленно, не сводя глаз. И тут что-то содрогнулось в темной глубине зеркала. По нему пошли трещины, все быстрее разбегаясь по всей поверхности черной паутиной.

Серен отшатнулся, а в следующий миг Гессен увидел, что его лицо начало меняться. Кожа посерела и сморщилась, будто принц старел на глазах. Глаза померкли, округлились… От ужаса у Гессена выступил пот.

– Боже, боже, откуда? – шептал он, не отрывая глаз от страшной каморки.

Зеркало в комнатенке разбилось вдребезги, словно от сильного удара изнутри. Стены заходили ходуном, пол каморки полетел прямо на Гессена. Мальчик выронил зеркальце и лишился чувств.

Очнулся Гессен оттого, что кто-то трепал его за плечо.

– Вставай, вставай, жив? – над ним гундосил Литварь, монах, глядевший за часовней.

– А? – мальчик оторвал голову от скамьи.

– Вставай, – повторил тот. – Плохо тебе?

– Я здесь… долго? – Гессен протер глаза.

– Почем знаю, пришел, а тут ты лежишь лицом в скамейку, – бурчал монах. – Думаю, поди, плохо стало…

Он продолжал бухтеть под нос, обходя часовню с веником, а Гессен все не мог прийти в себя. Шарил по скамейке, но зеркальца не было.

– А старик где?

– Какой еще старик? Не было тут никакого старика, – отвечал Литварь, – окромя меня.