Андрей Посняков - Пропавшая ватага

– Правда… нет позора? – выпустив из рук плетенье, Устинья все же пересилила себя, спросила.

– Да говорю же – нет, – лениво отмахнулся мальчишка. – Эко дело, менкву страхолюдному отдали – подумаешь! Главное – не сожрал.

– А что же она тогда так?

– Так я же и говорю – дура.

Подход Дрянной Руки к подобного рода переживаниям показался Устинье несколько простоватым и даже грубым… но, с другой стороны, – и весьма обнадеживающим. Ведь ясно было, что Нойко, скажем, ее саму вовсе не считал опозоренной, выказывая всяческое почтение. А ведь колдуненок был тот еще, себе на уме, насмешник!

– Не, не дура, – откладывая плетенку в сторону, юная супруга шамана решительно поднялась на ноги. – Просто переживает очень. И своими переживаниями сама себя ест!

Оглядевшись вокруг, девушка быстро зашагала к небольшому, росшему неподалеку дубку, под сенью которого лежала в траве опозоренная Хлейко. Рядом с ней, в изголовье, с самым несчастным видом пристроился Мюсена.

– Здравы будьте оба, – подойдя, промолвила Устинья. – Мне б с девой поговорить… а ты, парень, пока прогуляйся.

Колдовскую речь супруга шамана понимала немного, в остроге еще выучила кое-что, частенько говорила с Тертяткою и куда меньше с Митаюки-нэ.

Обычно гордый и несклонный подчиняться чужому влиянию, Мюсена повиновался беспрекословно. Просто Ус-нэ того очень хотела – чтоб не мешал…

– Меня тоже изнасиловал менкв, девица, – присев рядом, в траву, Устинья приступила к беседе без всяких предисловий.

Подняв голову, Хлейко с удивлением взглянула на бледнокожую деву.

– Да-да, так и было, – подтвердила Ус-нэ. – Один человек меня тогда поддержал, удержал от смерти… а потом мужем мне стал – шаман наш, Маюни. Что скрывать, больно было, обидно, особенно когда девы глупые выпытывать начали – что, мол, да как… Стыдно было, до смерти стыдно. Не выдержала я тогда, слабость проявила – ушла, а лучше сказать – сбежала. До сих пор пережить не могу, в остроге боюсь на людях показаться…

Девушка вздохнула, задумалась. Хлейко, подтянув ноги, уселась рядом и тихо спросила:

– А зачем ты мне все это рассказываешь, белая хозяйка?

– Я тебе не хозяйка, а ты мне не служанка, – рассердилась Устинья. – Зови меня просто Ус-нэ.

– А я Хлейко.

– Знаю. И парня твоего знаю. Хороший? Любит тебя?

Хлейко прикрыла глаза:

– Любит…

– И замуж зовет?

– И замуж зовет.

– Вот видишь! Извини, что спрошу… – улыбнулась Устинья. – А сам-то он тебе как, глянется? Ведь всяко бывает – бывает, что и не глянется, а бывает, что глянется, да не сразу. Как вот у меня – Маюни.

– Мюсена хороший, добрый. – Хлейко-нэ слабенько, едва-едва, но отозвалась на улыбку. – Он умелый воин, им гордиться можно, да. Жаль, уйдет вскоре в поход с великим белым вождем… но я понимаю – надо. Оттого и слава, и почет.

– Вот и славно, что понимаешь, – тихо промолвила супруга молодого шамана. – Парню твоему тяжко будет… А в мыслях он где утешенье найдет? О тебе думать станет, коль любит. А ты тут – жди да о глупостях разных не думай… как я.

– Я вижу, ты, милая Ус-нэ, не только меня, но и себя утешаешь. – Хлейко погладила собеседницу по плечу. – Меня утешила, да. А себя?

– Да и мне вроде как легче стало, – с мягкой улыбкой призналась Ус-нэ. – Вот, с тобой поговорила – кажется, и жить хорошо. Идет она, жизнь-то. Мужики у нас любящие есть – это главное. А на других глядеть да слухи подбирать – стоит ли?

Ах, Устинья Ус-нэ, все правильно – не деву чужую утешала – себя, себя уговаривала, потому как решать нужно было – что потом делать? Она в лесу без людей жить не сможет, а мужу любимому и в городе, и на посаде тошно. И как быть? Как жить вместе, чтоб ни одного, ни другого не принуждать?

Вот так и спросила Устинья Хлейко – как?

Чистенькая усмехнулась лукаво, да сразу же и ответила, будто заранее все уже знала:

– А ни там, ни сям жить не стоит. Другое нужно место искать – чтоб обоим хорошо было.

– Да где такое найдешь-то?

– А ты, милая Ус-нэ, думай. Может быть, стоит выбрать местечко между лесом и градом. Или вообще – здесь!

– Здесь?! – удивилась Устинья.

– А что? От острога Троицкого не столь уж и далеко, однако же и не близко. А здесь все ж не в лесу, все же – люди. Ты не смотри, что сейчас народу мало – год-два, и не узнать! Многие из умирающих деревень сюда потянутся, лесные охотники тоже придут, да не только они. Под защитой славного и сильного вождя всем жить охота!

– Спасибо за приглашение, Хлейко, – от сердца поблагодарила жена шамана. – Быть может, его и приму.

– Всегда желанными здесь будете. Ты и супруг твой.

– Вот и договорились. А сейчас – пойдем, чистенькая Хлейко-нэ. Там девы циновки плетут да поют песни. Вот и мы с ними споем. Знаешь песни-то?

– Много-много знаю, – улыбнулась Хлейко.

Устинья покачал головой:

– А я ваши песни не ведаю ни одной.

– Так я научу, милая Ус-нэ!

– Научишь, так споем.

Проходивший мимо Дрянная Рука тоже кинулся было к девам – песни послушать да так, поболтать, побездельничать. Увы, парню все ж пришлось заняться делом – господин Енко Малныче, проходя мимо, свистнул, позвал. Мальчишка тотчас помчался на зов хозяина, поклонился:

– Звал, господин?

– Ясавэя найди, – приказал колдун. – Я с Сертако ждать вас на опушке буду – вон у того дуба.

– Ясно-понятно, господин.

Молчуна Ясавэя долго искать не пришлось, Нойко давно уже наблюдал, как тот вкапывает столбы для хижин. Работал северный воин сноровисто, умело: сначала деревянной лопатою выкапывал яму, аккуратно ставил отесанный столбик, утрамбовывал коротким суковатым бревном. Помогавшая – точнее, руководившая всем процессом – черноглазая Ватане на парня не нарадовалась:

– Как у тебя все ловко выходит, славный Ясавэй-нэ. Будто всю жизнь дома ставил!

– Бывало, и приходилось ставить. У себя, так. Где я раньше жил.

– А где ты раньше жил?

А вот этого Ясавею вспоминать не хотелось. Что вспоминать-то? Как, будучи дозорным, позорно проспал бледнокожих врагов? Не распознал в неизвестно откуда появившейся девке колдунью? Позор, позор – что уж тут скажешь. Слава великому Нгерму, сестра, Ябтако, хоть и угодила в плен, да там и замуж вышла за белого воина, казака Яшку. Вроде и неплохой парень, Ябтако любил – это видно было. Близ острога – «на посаде» они же почти выстроили дом, не какую-нибудь там хижину, а бревенчатую «избу», просторную и теплую, что было немаловажно – в тех местах постоянно дули холодные ветра, а зимой выпадал снег. Зато драконы не водились – холодно им там было. А вот здесь ящеры должны бы обитать, и во множестве – влажно, тепло, да и заросли – настоящая чаща. Странно, что еще ни одного дракона не видели, не зря ведь здешние болота Драконьими прозваны.