Леонид Латынин - Чужая кровь. Бурный финал вялотекущей национальной войны

Камни летели с севера, юга, востока и запада и перелетали через голову, и не долетали, и сознание, которое было еще недавно сумрачно и слепо, стало таким же ясным, как у Леты, когда она уходила дымом с этого же места в тот же Велесов день.

И он смотрел на то, как ставшие единой могучей стихией люди, в своей слепоте движимые революционным великим энтузиазмом, доставали камни из-за пазухи, швыряли их куда попало, камни перелетали с места на место, как птицы, и Емеле ударов досталось не больше, чем всем присутствующим.

Стоящие на западе били стоящих на востоке. Камни с севера ломали кости и черепа пришедших с юга. И стоял в воздухе крик радости точного попадания и крик боли от полученного удара, и так продолжалось это, пока не пропели петухи.

И когда куранты, прозвонив начало от попавшего в них камня, сломались и остановились, попусту внутри вращая колесами, и марш онемел, в живых во всем городе осталось не более четверти населения. И это для оставшихся меняло дело, им казалось, что все будет как прежде, свободные места ждут их, распахнув ворота и двери, все, кто был в центре площади, погибли первыми, те, кто был дальше, – выжили, и живущие поверх садового кольца готовились перебраться внутрь Китай-города, а живущие за кольцевой – поближе к Садовому кольцу, но о таком можно было мечтать. Ибо когда сознание стало возвращаться в их уже пылавшие ненавистью головы – ибо когда стали подыматься они, размазывая кровь по лицу подолом рубахи, и открывать глаза, они увидели один общий великий пожар, которым стала не только площадь, но и вся Москва.

Горели, подымая тучи гари, дыма, копоти, смрада в великий Жертвенный, Велесов, или Ильин, день.

На севере – Вологодский проезд, Енисейская улица, Игарский проезд, Каргопольская улица, Костромская улица, Магаданская улица, Северодвинская улица, Новгородская улица, Олонецкая улица, Тобольский переулок, Угличская улица, Холмогорская улица, Чукотская улица.

На юге – Бакинская улица, Ереванская улица, Каспийская улица, Керченская улица, Липецкая улица, Никопольская улица, Одесская улица, Перекопская улица, Севанская улица, Севастопольский проспект, Симферопольский бульвар, Херсонская улица, Черноморский бульвар, Ялтинская улица.

На востоке – Алтайская улица, Амурская улица, Байкальская улица, Бирюсинская улица, Камчатская улица, Красноярская улица, Сахалинская улица, Шатурская улица, Уссурийская улица.

На западе – Беловежская улица, Бобруйская улица, Витебская улица, Вяземская улица, Минская улица, Можайское шоссе, Полоцкая улица, Запорожская улица, Варшавское шоссе, Пражская площадь, Киевское шоссе.

Горел синим пламенем и Кремль, где когда-то родился Емеля и стоял дом его и где был храм Велеса, а потом Чудов монастырь. Горел Кремль вместе со всеми монастырями и соборами и дворцами старыми, новыми, башнями, – Боровицкой, или Чертольской, Оружейной, или Конюшенной, Комендантской, или Колымажной, Троицкой, или Богоявленской, или Знаменской, Кутафьей башней, Средней Арсенальной, или Граненой, Угловой Арсенальной башней, или Собакиной.

Горели – Никольская башня, Сенатская башня, горела и наша Спасская, или Фроловская, иначе, Царская башня, или Всполошная, Набатная башня, Константино-Еленинская башня, или Тимофеевская, Беклемишевская башня, или Москворецкая, Петровская, или Угрешская, башня Тайницкая, или Благовещенская, башня, Первая и Вторая Безымянные башни, Водовзводная башня, или Свиблова.

Горел белым пламенем Китай-город, вместе со своей стеной, начатой в 1535 год обрусевшим итальянцем Петроком Малым, – как у них просто было с процентами и национальностью – неолит; и законченной через три года, вместе со своими воротами: Воскресенскими, Ильинскими, Никольскими, Варварскими, Троицкими, Козмодемьянскими.

Горел желтым пламенем земляной, деревянный город с валом и деревянной оградой вдоль него, горел Великий Посад, Заречье, Занеглименье, Загородье, Зарядье.

Горели – Никитские ворота, Покровские ворота, Мясницкие ворота, Бутырский вал, Камер-коллежский вал, Грузинский вал, Даниловский вал, Лефортовский вал, Абельмановская застава, Кестьянская застава, Бутырская застава, Рогожская застава.

Горели зеленым пламенем стога и мхи Остоженки и Моховой, Бережки, Болото, Всполье, Глинки – все, с чем прощаемся, мы называем именем, чтобы оно не исчезло из памяти нашей и той, что живет после нас. Имя – это заговор, которым живы Вавилон и Троя, Сарданапал и Пракситель, Траян и Дмитрий Донской, Сергий Радонежский, Иван Грозный, Петр Великий и Иосиф Кровавый.

Горели Грязи, Пески, Ржищи, Бор, Яндова.

Полыхали коричневым пламенем – Великая улица, Вострый конец, Красная горка, Старый сад, Великий луг, Поганый пруд, Парковые, Рощинская, Оградный проезд, Марьина Роща.

Горели – Скатертный переулок, Хлебный, Больничный, Музейный.

Егерская улица, Кузнецкий Мост, Охотничья, Ямская, Калашный переулок, Серебряный, Старомонетный, Каретный Ряд, Конный, Рыбный переулок, Соколиная Гора, Таможенные улицы, Гончарная слобода, Кожевническая слобода, Сыромятническая слобода, Колпачная слобода, Кисловская слобода, Печатная слобода, Плотничья слобода, Трубничья слобода…

Идет по истории собака и несет кость в зубах, и собака эта – слово, а кость – это прах людей, городов и народов.

О, если бы не эта собака, кто знал бы имена.

Где они, кто они?

Горела вся Москва, горела история. Горели люди, ручьи и реки, горели камень, стекло, бетон, горели деревья, луга, боры, глина, песок, горело солнце, облака, горели звезды, и люди тащились на эти пожарища и смотрели глазами своими на плод их общего тотального единства и вдохновения. И север, и юг, и запад, и восток – и все площади, и все улицы, и все переулки, и дома, где они так вдохновенно, убежденно, тщательно, усердно и профессионально ненавидели и убивали друг друга, все они были прахом и пылью, пеплом и дымом, и негде было голову преклонить. Смрадом в небо уходили заводы и лаборатории, точно знавшие, сколько русской, монгольской, английской, дулебской, еврейской, армянской, греческой, цыганской, сирийской, арабской крови содержит бедное единое и неделимое человеческое тело, и дым был густ, и лица были черны, и кровь текла по измазанным сажей щекам, и слезы текли поверх крови и сажи, и начиналось все сначала, все влекло на круги своя.

И ненависть после последнего единства была так велика, что никто уже не хотел видеть друг друга и каждый хотел быть один.

А Емеля жил в своем сознании над городом, и рядом душа генерального процентщика хлопала крыльями, как обезглавленный петух, и кричала хрипло, брызгая кровью, свое торжествующее ку-ка-ре-ку, хотя была полночь, и что значит этот крик для горящего города, было неведомо никому, да и не до крика было бродящим среди дыма и развалин бывшим жителям. И только на Патриарших прудах, рядом с бывшим домом 21 по улице Малой Бронной, Ждана, прислонившись спиной к теплым, заржавленным, оплавленным воротам, мучилась от стыда за свое вдохновение и за свой меткий бросок движением гибким, как походка кошки , в грудь любимого ею, обожаемого ею, боготворимого ею Медведко, другим именем Емеля.