Симона Вилар - Ведьма княгини

«– Ты чья же такая будешь?

– А ничья! Но захочешь – твоей буду!»

А вот Игорь стоит у высокого штевня крутобокой ладьи, ветер треплет его яркое синее корзно, развевает темно-русые кудрявые волосы с седой прядью ото лба. Игорь оглядывается на Малфриду и улыбается так нежно.

Или вот князь, с влажными, прилипшими ко лбу прядями, приподнимается на локте и смотрит еще затуманенными от страсти глазами. Шепчет: «Никого и никогда не любил я, как тебя, лада моя, древляночка колдовская».

Или еще… И еще… Смеющийся Игорь, задумчивый, печальный, властный. И в голосе его проступает горечь разлуки: «Обещай, что дождешься меня! Ведь без тебя я как парус без ветра, свеча без пламени, меч без рукояти…»

Нет, это был не тот князь-волк, которого ненавидел Малкиня, ненавидели все древляне. Это был князь Малфриды. Так вот кого любила она… когда рыдала на груди у Малкини, забыв схоронить свои помыслы, забыв, что ведьмы и любить-то толком не могут…

Но было еще что-то в ней, какие-то темные силы всколыхнулись вокруг нее, словно кто-то страшный и незнакомый. Лютый зверь выл в ней, как проклятый всеми вурдалак воет на луну в своем одиночестве. Нелюдь, другая душа ведьмы Малфриды. И на этот вой что-то откликнулось. Неведомая сила вдруг ударила Малкиню в живот, так что он отлетел, покатился по земле, задыхаясь.

Малфрида тоже пошатнулась, а потом вцепилась во что-то под широкой накидкой, склонилась, удерживая. На ее еще залитом слезами, искаженном плачем лице появилось удивление, почти страх. Малкиня пытался привстать, ловя ртом воздух, когда заметил, что из-под полы ее пенулы как будто выскочил большой паук, пополз, побежал по складкам пелерины, уворачиваясь и не давая Малфриде его поймать. Малкиня с удивлением понял, что это нечто вроде руки, странной, сморщенной, когтистой. Гадость какая!..

И вдруг это жуткое существо-рука отскочила и прежде, чем они опомнились, кинулась туда, где вдруг из кустов показалась лобастая медвежья голова. Медведь!.. Но летом медведи сыты и не опасны, а этот пер на них, глухо утробно урча и мотая головой. И только через миг стало ясно, что медведя просто гоняют расшалившиеся, вошедшие в силу дубравицы и лесовики [90], каким лишь бы зверю голову поморочить. Сами лесные духи только смеялись – беззвучно для людского слуха, но от этого еще более жутко, – а вот медведю от их щекотки и пинков было страшно, он ломил через заросли, не видя куда. И как раз на Малфриду и Малкиню, на людей.

Малкиня не успел схватиться за Моренины амулеты и встать, Малфрида и сойти с места не могла, а когтистая лапка уже с размаху ударила медведя в крутолобую голову, как раз над глазами. Словно перепелка порхнула, а сила удара была такая… может, Малкине даже повезло, что его не так отпихнули. Ибо медведь просто покатился кубарем обратно в чащу, зарычал уже не глухо и недоуменно, а во всю силу, от боли и удивления. И кинулся прочь, только треск и рык по лесу пошел. А все эти расшалившиеся бездумно, чуть не приведшие к беде лесные духи тоже испугались, растеряли привычное веселье, стали кричать, метаться с открытыми ртами, цепляясь кореньями-волосами за ветки. Сталкиваясь, дубравицы роняли свои сплетенные из дубовых веточек венки, с их ног осыпалась кора, лохматые лапки лесовиков расползались, и они падали на землю, укатывались кто куда клубками листьев и хвои. И продолжали кричать, причем так отчаянно и испуганно, что не только улавливающий страх иных душ Малкиня услышал их ужас. А лес вокруг зашумел, зашелся рыком, криками, треском, как будто убегал кто… Медведь, лесные нелюди, еще кто-то тяжелый, под чьей ногой громко трещал валежник и ломались кусты подлеска.

Малкиня все же поднялся, схватил амулет с выбитой на нем скалящейся улыбкой, стал что-то быстро говорить. Но отдернул руку: амулет Чернобога неожиданно стал горячим, как будто божество не помогало, а только злилось. Но помощь уже была не нужна. Лес стихал, кусты и лапы елей качались медленней, все успокаивалось.

Малфрида спокойно подняла оставшуюся лежать на земле отвратительную кисть, отряхнула ее от хвои и спрятала в калиту на поясе.

– Что это у тебя? – спросил Малкиня.

Ведьма одернула накидку, а на волхва взглянула едва ли не с вызовом.

– Что-то, как погляжу, не так и уверенно справляешься ты с разнузданной нежитью, ведун. Если бы не мой амулет, заигравшиеся духи посмеялись бы, наблюдая, как медведь нас дерет.

Малкиня не отвечал. Он понял, что у Малфриды есть могущественный оберег, способный и преграждать доступ в ее мысли, и оберегать хозяйку.

– Что это? – опять спросил Малкиня.

– Подарочек Кощея, – засмеялась Малфрида. – И уж поверь, он понадежнее будет ваших оберегов Морениных.

Малкиня судорожно сглотнул. Подношение от Кощея…

– Кощей не властен в этих землях, – сказал он сурово. – И с Чернобогом они извечные недруги, и Морена у Кощея супруга непокорная, ненавидящая его. Здесь их поле власти.

– Да ну? – насмешливо вскинула темные брови Малфрида. – А вон косолапый-то убежал, как и от рогатины не бегает.

Малкиня вдруг понял, что ему надо сообщить своим о присутствии амулета враждебной силы. Силы даже не светлых богов, от которых темное колдовство оберегало лес, а других хозяев тьмы. Но это значило предать Малфриду, а этого он не мог. Он любил ее, и она это знала. Ах, освободиться бы ему от этого чувства!.. Но людские страсти, людское сердце порой посильнее любых чар бывают.

– Пора возвращаться, – только и сказал он. – Мы долго отсутствовали, на это могут обратить внимание. А если в Малино узнают… – он подумал немного и сказал: – Если тебя кто узнает, я ушлю того подалее.

Они вышли из леса, когда уже начинало смеркаться, темные тучи опять затягивали небо, строения Малино сливались в этом мраке в одну сплошную громаду, как и избы селения на берегу. Было видно, как волхвы по традиции обходят с заклинаниями постройки, чтобы разошедшиеся духи не смели приближаться к людскому жилью. Но они сейчас и не смели. Ибо в усадьбе было сегодня весело: даже сюда, на опушку леса, долетал шум, слышалась музыка и пение. Похоже, счастливый Мал устроил для прибывшей невесты веселое пиршество.

И еще они увидели, как из ворот усадьбы выехал верховой. Видать, его наделили особой силы оберегами, если пускался по лесной дороге ночью. А ведь несся во всю прыть. Малкиня едва распознал гонца в надвинутом на лицо меховом колпаке.

– Кто это из лесных древлян умеет так ловко с конем обращаться? – удивилась Малфрида, наблюдая за конником.

– Это…

Но Малкиня сдержался, не назвал ей имя проехавшего. Мокей вдовий сын, лесной торговец, который с недавних времен стал одним из служилых людей князя Мала. Но Малфриде не стоило напоминать о том, кто некогда возглавлял толпу ее преследователей.