Мэри Стюарт - Кристальный грот

Изо рта у меня снова стала сочиться кровь. Я поднял руку, чтобы вытереть ее рукавом. Он заметил, но лицо его не изменилось. Вряд ли Утер даже слышал сказанное мной, да и вряд ли мог расслышать в грохоте моря. Он просто сказал с тем же самым выражением безразличия, которое разделяло нас, как стена:

— Все это только слова. Ты даже Богом пользуешься в собственных целях. «Бог велит мне делать то-то и то-то, Бог требует расплаты, Бог взымает мзду с других…» За что, Мерлин? За то, что ты суешься не в свое дело? За великого пророка и чародея, о ком люди говорят, затаив дыхание и которого чтят больше, чем самого короля или его первосвященника? А кто должен выплачивать Богу долги за твои победы? Уж не ты ли? Нет, те, чьими руками ты ведешь игру, они же и расплачиваются за тебя. Амброзий. Вортигерн. Горлойс. Все, погибшие этой ночью. Но ты ничего не платишь. Кто угодно, только не ты.

Рядом с нами разбилась волна, и выступ утеса обдало пеной, она дождем пролилась на обращенное вверх лицо Кадаля. Я наклонился над ним и вытер ее, стерев и часть крови.

— Это не так, — сказал я. Надо мной раздался голос Утера:

— Говорю, Мерлин, тебе не удастся использовать меня. Я не буду больше марионеткой в твоих руках. Поэтому держись от меня подальше. И вот что я тебе еще скажу. Я не признаю того бастарда, которого зачал этой ночью.

Это говорил король, и он не ждал ответа. Неподвижная холодная фигура, за плечом которой в сером небе ясно сияла та самая звезда. Я промолчал.

— Ты слышишь меня?

— Да.

Он снял плащ с руки и бросил его Ульфину, который помог ему надеть плащ на плечи. Укрепив застежку, король снова посмотрел вниз, на меня.

— За те услуги, что ты оказал мне, я оставляю тебе ранее пожалованные мной земли. Убирайся в свои валлийские горы и впредь не тревожь меня.

Я устало сказал:

— Я больше не потревожу тебя, Утер. Служба моя тебе уже не понадобится.

Какое-то мгновение он молчал. Затем отрывисто бросил:

— Ульфин поможет тебе отнести тело вниз.

Я повернулся.

— Не нужно. Оставь меня.

Пауза, наполненная грохотом моря. Я не собирался говорить с ним так, но мне было уже все равно, я едва ли сознавал, что говорю, и хотел одного — чтобы он ушел. Острие его меча было как раз против моих глаз. Я увидел, как лезвие приподнялось и блеснуло, и у меня мелькнула мысль: он зол достаточно, чтобы воспользоваться им. Затем сверкнувший меч был поднят и водворен в ножны. Утер повернулся и двинулся вниз по тропе. Ульфин бесшумно прошел мимо нас по краю и последовал за своим господином. Не успели они дойти до следующего поворота тропы, как звуки их шагов исчезли в шуме моря.

Я повернулся и обнаружил, что Кадаль смотрит на меня.

— Кадаль!

— Вот тебе и король. — Голос звучал слабо, но это был его голос, грубый и веселый. — Дашь ему то, за что он, клянется, умереть готов, а он потом говорит: «Думаешь, я стерплю случившееся сегодня ночью?» Уж он-то в эту ночь славно позанимался своим любимым делом, можешь верить, да и вид у него под стать.

— Кадаль…

— И ты тоже. Ты ранен… твоя рука? Кровь на лице?

— Ничего. Это все заживет. Не обращай внимания. Но ты — о, Кадаль…

Он чуть шевельнул головой.

— Бесполезно. Пусть будет так. Мне тут удобно.

— А сейчас не болит?

— Нет. Хотя холодновато.

Я придвинулся ближе к нему, стараясь прикрыть его своим телом от фонтанов брызг, взлетавших каждый раз, когда очередная волна разбивалась о скалу. Я взял его руку своей здоровой. Я не мог согреть ее растиранием, но расстегнул тунику и прижал его ладонь к своей груди.

— Боюсь, я потерял плащ, — сказал я. — А Иордан, значит, мертв?

— Да. — Он немного помолчал. — Что… что случилось там, наверху?

— Все шло по плану. Но Горлойс сделал вылазку из Димилиока и был убит. Поэтому Бритаэль и Иордан отправились этой дорогой, чтобы сообщить о его смерти герцогине.

— Я слышал, как они подъезжали. Понял, что меня и коней непременно заметят. Я должен был помешать им поднять тревогу, пока король еще…

Он замолчал, переводя дыхание.

— Не беспокойся, — сказал я. — С этим покончено, все в порядке.

Он не обратил внимания. Голос его звучал теперь едва слышным шепотом, но был ясен и высок, я отчетливо разбирал в шуме моря каждое сказанное им слово.

— Поэтому я сел верхом и проехал немного им навстречу… на другую сторону ручья… потом, когда они поравнялись со мной, я перемахнул через ручей и попытался остановить их. — Опять он на мгновение замолчал. — Но Бритаэль… это добрый воин. Быстрый, как змея. Не колебался ничуть. Сразу ударил меня мечом и стоптал конем. Оставил добивать Иордану.

— Тут он просчитался.

Щека Кадаля слегка дернулась. Он пытался улыбнуться. Немного погодя спросил:

— Он все-таки заметил коней?

— Нет. Когда он явился, у ворот был Ральф, и Бритаэль спросил лишь, не подходил ли кто к замку, потому что внизу он встретил всадника. Когда Ральф ответил, что нет, он принял это на веру. Мы впустили его, а потом убили.

— Утер.

Кадаль утверждал, а не спрашивал. Глаза его были прикрыты.

— Нет, Утер был еще у герцогини. Я не мог позволить Бритаэлю захватить его безоружным. Он бы и ее убил.

Глаза его широко открылись, взор на мгновение стал ясным и озадаченным.

— Ты?

— Ну, Кадаль, ты не польстишь, — я улыбнулся ему. — Хотя, боюсь, я не сделал чести твоему воспитанию. Это был очень грязный поединок. И шел по правилам, о которых король даже не подозревает. Я сам их придумывал во время боя.

На этот раз он и вправду улыбнулся.

— Мерлин… Маленький Мерлин, который и на коне-то усидеть не мог… Ты меня убиваешь.

Прилив, должно быть, уже закончился. Следующая волна, разбившись о скалы и взлетев вверх, осыпала нас лишь мельчайшей водяной пылью, опавшей на мои плечи каплями тумана. Я сказал:

— Я уже убил тебя, Кадаль.

— Боги… — произнес он и тяжко, глубоко вздохнул. Я понимал, что это значит. Время его истекало. Свет все ярчал, и я видел, как много его крови впиталось в эту мокрую тропу. — Я слышал, что сказал король. Разве нельзя было… без всего этого?

— Нет, Кадаль.

Глаза его на мгновение закрылись, но тут же открылись вновь.

— Хорошо, — только и сказал он, но в единственном этом слове была вся вера в меня, что приобрел он за проведенные рядом со мной восемь лет. Глаза его стали затягиваться белесой дымкой, нижняя челюсть отвисла. Я подсунул под его голову свою здоровую руку и немного приподнял ее. Заговорил быстро и отчетливо:

— Все будет так, Кадаль, как желал того мой отец и как через меня хотел Бог. Ты слышал, что сказал Утер о ребенке. Это ничего не меняет. Ибо сегодня ночью Игрейна понесла ребенка, и ради дел сегодняшней ночи она отошлет его от себя, как только он родится, подальше с глаз короля. Она вручит его мне, и я спрячу его там, где не сможет найти король, и буду охранять его и обучать тому, чему учили меня Галапас, и Амброзий, и ты, и даже Белазий. В нем сольются воедино все наши жизни, и когда он вырастет, то вернется и будет коронован в Винчестере.