Мэри Стюарт - Кристальный грот

Я ожидал на эти слова обычной реакции — скрещенных пальцев или быстрого взгляда через плечо. Он не сделал ни того, ни другого. Он расхохотался.

— Тогда нечего удивляться, что ты предлагаешь королям помощь в возвращении их королевств и в видениях своих наблюдаешь за богами под звездным небом. — Затем он отвернулся и складки большого плаща заколыхались. — Пусть кто-нибудь возьмет его с собой. Утер, не мог бы ты еще раз одолжить ему свой плащ, прежде чем он умрет от холода?

— Не думаешь ли ты, что я соглашусь прикоснуться к этому плащу после него, будь он хоть сам Князь Тьмы во плоти? — осведомился Утер.

Амброзий засмеялся.

— Если ты помчишься на своем бедном коне в обычной манере, то тебе и без плаща будет достаточно тепло. И если твой плащ забрызган кровью Быка, то тебе он уже не годится, по крайней мере сегодняшней ночью, не так ли?

— Богохульствуешь?

— Я? — переспросил Амброзий с каким-то холодным безразличием. Брат его открыл было рот, но вовремя передумал, пожал плечами и вскочил в седло своего серого.

Кто-то накинул мне на плечи плащ, и — пока я пытался трясущимися руками снова завернуться в него — подхватил меня, закутал поплотнее и бросил, как узел, одному из всадников на крутящемся нетерпеливо коне. Амброзий взлетел в седло большого вороного коня.

— Вперед, господа.

Черный жеребец рванулся вперед, и плащ Амброзия взвился по ветру. Серый понесся следом. Остальная кавалькада вытянулась цепочкой и легким галопом помчалась вдоль тропы назад к городу.

Ставка Амброзия находилась в городе. Позднее мне стало известно, что на самом деле город вырос вокруг лагеря Амброзия и его брата, где они за последнюю пару лет начали собирать и обучать армию, бывшую до того лишь мифической угрозой Вортигерну, а ныне, с помощью короля Будека и войск половины Галлии, быстро становилась фактом. Будек был королем Малой Британии и кузеном Амброзия и Утера. Именно он приютил братьев двадцать лет назад, когда они — Амброзию исполнилось тогда едва двенадцать лет, а Утера не отняли еще от кормилицы, — были отправлены за море ради их безопасности после убийства Вортигерном их старшего брата-короля. До собственного замка Будека можно было камнем добросить от выстроенного Амброзием лагеря, а вокруг двух этих укреплений вырос город — причудливая мешанина домов, лавок и хижин, окруженная защищавшими их стенами и рвом. Будек был теперь стар и назначил наследником и графом-командующим своей армией Амброзия; ранее предполагалось, что братья будут рады остаться в Малой Британии и править ею после смерти Будека, но теперь хватка, которой Вортигерн держал Великую Британию, слабела, к Амброзию прибывали деньги и люди, и ни для кого не было тайной, что Амброзий присматривал для себя Южную и Западную Британию, в то время как Утер — уже в двадцать лет он был блестящим полководцем — удерживал бы, как на то надеялись, Малую Британию, что могло по меньшей мере на одно поколение создать между двумя царствами некий романо-кельтский оплот против варваров с севера.

Вскоре я обнаружил, что в одном отношении Амброзий был настоящим римлянином. Первое, что со мной сделали после того как меня, закутанного в плащ, сбросили у дверей его покоев, так это подхватили, развернули и — протестовать или задавать вопросы от усталости я был уже не в силах — отвели в баню. Уж здесь-то система отопления была в порядке, от горячей воды валил пар, и закоченевшее тело мое оттаяло за три болезненных, но восхитительных минуты. Тот, кто внес меня в дом — это был Кадаль, оказавшийся одним из доверенных слуг графа, — сам же и выкупал меня.

— По личному распоряжению Амброзия, — отрывисто бросил он, оттирая, умащивая и вытирая насухо мое тело, и потом он же стоял поблизости, когда я надевал чистую тунику из белой шерстяной ткани всего лишь размера на два больше, чем требовалось. — Чтобы убедиться, что ты опять не сбежишь. Он хочет поговорить с тобой, и не спрашивай меня, о чем. Такие сандалии в этом доме нельзя носить, одной Диа ведомо, где ты в них разгуливал. По крайней мере очевидно, где они побывали; это ведь коровье, верно? Можешь идти босиком, полы здесь теплые. По крайней мере, сейчас ты чист. Есть хочешь?

— Ты шутишь?

— Тогда пойдем. Кухня у нас здесь. Разве что, будучи внучатым бастардом короля, или кем ты там назвался, ты слишком горд, чтобы есть на кухне?

— Для этого именно случая, — изрек я, — так уж и быть, сделаю исключение.

Он сердито стрельнул в мою сторону глазом, а потом ухмыльнулся.

— Да, характер у тебя есть, в этом тебе не откажешь. Там-то ты славно с ними справился. Понять не могу, как ты смог так быстро придумать всю ту чепуху. Убаюкал их что надо. Наложи на тебя руки Утер, я не дал бы за тебя и пары булавок. Как бы то ни было, а слушать себя ты их заставил.

— Я говорил правду.

— О, разумеется, разумеется. Что ж, через минуту тебе предстоит пересказать все это еще раз, да постарайся не оплошать — он не жалует тех, кто впустую тратит его время, ясно?

— Прямо сейчас, ночью?

— Конечно. Там и выяснишь, доживешь ли ты до утра; он не тратит много времени на сон. Как и принц Утер, раз уж зашла о том речь, но тот-то и не работает. По крайней мере, не над бумагой, да уж, хотя, полагают, и он берет на себя какую-то часть чрезвычайно тяжелой работы — в иных направлениях. Пойдем.

За несколько ярдов до дверей кухни нас встретили запахи горячей еды и донеслось шипение жаркого.

Кухня представляла собой большую комнату, и мне показалась не менее величественной, чем обеденный зал у нас дома. Пол был выложен гладкой красной плиткой, у каждой стены находилось по высокому очагу; а вдоль стен были установлены разделочные плиты, под которыми хранились в кувшинах запасы масла и вина, и над ними высились полки с посудой. У одного из очагов мальчик с заспанными глазами разогревал в кастрюльке с длинной ручкой масло. Он подсыпал в топки древесного угля и на одной из них кипел уже горшок с супом, на решетке же плевались жиром и потрескивали колбаски; откуда-то тянуло жареной курицей. Я отметил, что несмотря на кажущееся недоверие Кадаля к моему рассказу, мне выделили прекрасную тарелку самианского фарфора; наверное, на таких же подавали к столу самого графа; вино было налито в стеклянный кубок, причем налито из глазированного красного кувшина с вырезанной на стенке печатью и табличкой «Особое». Подали даже прекрасную белую салфетку.

Поваренок — его, должно быть, оторвали от сна, чтобы он приготовил мне поесть — даже и не глянул, для кого он трудился; разложив пищу по блюдам, он торопливо почистил топки на завтра, еще быстрее помыл свои сковороды и затем, взглядом испросив разрешения Кадаля, отправился досыпать. Кадаль сам подавал мне и даже принес горячий, только что из пекарни хлеб — там как раз закончили выпекать первую партию на утро. Суп представлял собой вкусное варево из моллюсков, в Малой Британии такое едят почти ежедневно.