Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

хлынули турмы. Потускневшая и скоробившаяся, их кожа даже без магии была

крепка. Героев оттеснили к стене. Марх перепрыгнул жертвенник, пнул. Тот с

грохотом рухнул, прокатился, скребя бронзовыми ободками пол, отгораживая

турмов от воинов.

– Уничтожить осквернителей! Смерть покусившимся на… А-а-а.

Тонкий клинок гадюкой впился в плечо. Пармен удивленно посмотрел на пояс, резво выхватил другой нож, метнул в турма. Оружие проскользнуло мимо головы, оцарапав ухо.

– Рой проход, Унтц-Гаки, – Марх истошно орал, не глядя, метал ножи. Муравит

обогнул бьющихся, стал отчаянно скрести плиту мифриловыми подковками.

Буденгай бросился в атаку, возвышаясь над турмами на голову. Бил, что есть мочи, стальная шкура сминалась под его мечом, из трещин сочилась кровь. Подчиненные

воле Крижаля Малута, турмы напирали, словно морские волны на одинокий риф -

воевода не поддавался, оружие сверкало, как молния, закованные в броню сапоги

отпихивали падавших.

– Занять оборону! В клин, дружина! Добивайте тех, кто проскользнет!

Гигант вопил, снимая головы с плеч. Занимал треть капища, с боков пытались

пробится враги, некоторым удавалось остаться целыми. Мертвые тела с тихим

шипением, будто кусок масла на раскаленной сковороде, растворялись в земле.

– Держим, – Марх оборотился к остальным:

– В клин, глухари. Воеводу слушать.

Пробравшихся через Буденгая сабельщик бил без промаха. Черная сталь

ятагана сопротивлялась, но резала тела турмов. Глаза застилала пелена, от пота все

чесалось, дышать было трудно. Через бухающий сердечный молот слышал, как

бьются стоящие чуть поодаль соратники. Пармен, преодолевал страх, визжал, уворачивался от ударов и вгонял кинжалы в бока, разрезая легкие и пронзая сердца.

Авенир пользовался жезлом, аки палицей. Ралисту горел синим, плавя стальную

шкуру, обжигая вражескую плоть. Корво стоял с другой стороны от Марха, раскраснелся, сабельщик чувствовал жар мужичины. Бородач просто махал

секирой, срубая по троих за раз, отпихивая напиравших врагов. Места пораженных

тут же занимали свежие бойцы.

«Вот им и практика», – улыбнулся сабельщик. Жаль, увлекся Буденгай,

маловато живых пропускает. Когда клинок раскаляется добела от вражьих

доспехов, это да, славная битва. Марх охранял новобранцев, больше трех турмов на

одного не пускал, и то заморились. Сам сдерживал пятерых.

Он резал и колол, толкал и пинал. Мышцы ноют от нудной битвы, кожа

исполосована в ленты, руки поднимаются все медленнее, а в сапогах мокро и

скользко.

Плечо обожгло, вражеский дротик пробил насквозь, раздробив кость и порвав

сухожилие. Марх повалился на землю, в глазах потемнело. Буденгай стоял, окруженный турмами, учуял, что произошло, кинулся молотить с утроенной силой.

Обескураженные напором воеводы, турмы отступили на несколько шагов. Корво

смёл еще пятерых, его резко повело в сторону. Ощутил особенную легкость, глянул

на оружие. Топорище разломилось и слетело с древка. Бородач огляделся, узрел

рухнувшего Марха. Не понимая, что делает, подлетел к сабельщику, схватил

ятаган:

– Уводите тарсянина, мы задержим! Живо!

Авенир с Парменом переглянулись, подхватили раненого под руки, потащили

в прорытый Унтц-Гаки туннель. Корво отбивался от врагов, кричал убегавшим:

– Засыпайте вход!

«Не засыпят». Бородач подскочил к жертвеннику, пальцы вонзились в

железные кольца. Что есть силы, швырнул, попал над тоннелем. Потолок дрогнул, обрушился, перед выходом вылезла земляная гора, отрезав Буденгаю и Корво путь

к отступлению. Скрипя зубами, подобрал ятаган, ощутил, как в сердце

просыпается позабытое, заглушенное еще в детстве, сладкое и острое чувство

одержимости, уже теряя контроль, крикнул Буденгаю:

– Дай жару отец! Отомстим за попранную честь!

Глава 33. Офелия

Муравит вминал землю, укреплял проход. Унтц-Гаки, как и все его сородичи

отменно чувствовал землю. Мифриловые подковки прекрасно разбивали

булыжники. Авенир с Парменом волочили тарсянина, спотыкаясь в кромешной

тьме о комья и выемки. Все трое были изранены в бою. На голову, в глаза, на раны

сыпалась земля, куски глины липли к одежде, заставляли удесятерять силы. Ноги и

руки не слушались, пальцы онемели от напряжения. Посох Авенира болтался за

спиной, цеплялся то за пол, то за потолок, несколько раз больно ударил по голове.

Марх стонал, бредя в горячке, лоб покрылся мутными каплями. Воздуха не

хватало, легкие пили ничто. Сабельщик дергался, пытаясь освободиться, но друзья

тащили, орали, били по щекам – лишь бы не умолкал, не терял сознание.

В туннель ворвался холодный кисловато-затхлый воздух. Голова закружилась, сердце забилось чаще. Волхв с цыганом воспрянули, потащили быстрее. Внезано

опора под ногами исчезла. Мир перевернулся, посох вдавился в спину так, что

Авенир взвыл от боли. Дыхание сперло, волхв даже испугался, что умирает. Потом

все же пробилось, легкие с хрипом принялись хватать воздух, из глаз крупными

каплями побежали слезы. Чаровник приподнялся, увидел неподалеку Пармена. Тот

уже вытащил из норы Марха, укладывал, подпихивал куски дерна под голову и

спину, чтобы лежалось удобнее. Цыган обернулся, прошептал:

– Нир, Буденгай с Корво не вернутся. Турмы разрыли проход, уже идут за

нами, чую, как дрожит земля. Унтц-Гаки уводит их в сторону, потом засыплет

туннель и вернется.

Волхв осмотрелся. Они оказались в просторной подземной пещере, на

узенькой полоске суши. За ними отвесная стена переходила в блестящий от влаги

потолок, с которого свисали гигантские каменные сосульки. Перед ними

плескалась мутная вода, от которой исходило мягкое зеленоватое свечение.

Подземное озерце исчезало в плотном тумане. Берег на несколько шагов

погружался в воду, потом поверхность резко чернела – начиналась глубина.

– Что засмотрелись, обалдуи?

– Марх!

Тарсянин пробовал повернуться, но пробитое плечо раздалось дикими

судорогами, сабельщик едва удержался, чтобы не взвыть от боли. Выдавил кривую

улыбку:

– Может, рекрут использует свои фокусы, чтобы спасти жизнь соратнику? А то

воспалится еще.

Авенир, спохватившись, кинулся к Марху. Тронул пояс – в закутье лежали

целебные травы и мази. Всыпал порцию, сабельщик поморщился – уж больно

горькие. Когда смазывал раны, тарсянин костерил всех предков, богов и демонов.

Мазь с шипением впитывалась, шарики пены катались по коже, оставляя липкие

желтые коврики. Спустя час раны покрылись корками. Тарсянин отправил Пармена

за хворостом, сам пошел искать живность, годную для пищи. Авениру наказал