Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

плавать и ворожить. Она со смехом резвилась на глубине, проплывая рядом, мельком демонстрируя все свои прелести, иногда кокетливо пощипывала цыгана.

Пузыри задуло в грот, потянуло вверх. С плеском выбросило на берег.

Мужчины кубарем прокатились по твердому, ободрали ладони и колени. Вскочили, Авенир потянулся за посохом. Ралисту вспыхнул, освещая пещеру. Болотница

смотрела испытывающе, красные волосы гладко уложились и не блестели.

Волхв огляделся, красноватые стены были изрезаны письменами, кое-где

вдавлены изображения, на мраморном полу сгрудились разломанные статуи.

– Что это за место?

Болотница пожала плечами:

– Пещера. Здесь должны быть камни. Раньше я их видела.

Марх вмешался:

– Ну, чего застыли? Пойдем. А то парню жениться не терпиться. Волхв, где тут

этот янтарь? Я уже кирку себе отыскал.

Авенир помолчал, мотнул посохом. Ралисту засиял ярко, Офелия прикрыла

огромные глаза. В воздухе остался искрящий круг со знаками, линиями, резами.

Чаровник повел рукой:

– Туда.

Воины исчезли в темноте. Муравит неуверенно семенил по мраморному полу

– непривычно ощущать под лапами скользкую землю, да еще после необычного

подводного путешествия. Пармен ступал взволнованный, нервно поправлял рукава.

Марх похвалил:

– Справно выдумал, Нир. Чуть цыгана на кикиморе не женили.

Авенир ступал молча, насупился. Пармен мотнул головой:

– Нехорошо это. Не по чести.

Тарсянин возмутился:

– Какая честь? Ты утопнуть хотел? Анцыбулом перекинуться?

Пармен закусил губу:

– Нет. Но так неправильно. Чистую душу обманули. Подло.

– И чего ты хочешь?

Цыган в нерешительности остановился. Руки дрожали, на глазах проступила

влага:

– Я вернусь.

Марх удивленно воскликнул:

– Что?

– Да. Объясню, извинюсь. Не могу я так… С девицей.

Сабельщик гаркнул на волхва, схватил Нира за грудки, сильно затряс:

– Чего молчишь, рекрут! Снимай наваждение. Не видишь, околдован.

Авенир вздохнул:

– Это не чары. Это глубже.

Поворотился к юноше, положил руку на плечо:

– Иди, цыган. Даст Высший, свидемся.

Пармен мигом скрылся в коридоре. Марх спросил:

– Зачем отпустил?

Волхв прищурился, вглядываясь вдаль коридора:

– Офелия привела нас к цитадели Зуритая, сама не ведая. Видать этот зал был

для мытья, соприкасался с подземными водами. Низ размыло и стена обвалилась.

Про комнату забыли, мыться – не жрать, можно и без этого прожить. А дверь в

конце коридора завалили. Мы в логове проклятого.

Сабельщик возмутился:

– Отпустил зачем?

Авенир снисходительно посмотрел на Марха:

– Пусть идет, влюбленные в бою негодны. А вместо жертвы огнистым турмам

тебя скормим.

Уперлись в крохотную кедровую дверцу. По косякам вырезаны узоры,

изображены столы, яства, нарисованы захмелевшие пирующие.

Марх осторожно надавил. Дверь не шевельнулась. Сабельщик навалился всем

телом. Потом, забыв об осторожности, разбежался, наддал плечом и скорчился на

полу. Корка, покрывавшая рану, лопнула, по плечу потекла алая струйка, срываясь

частыми каплями с локтя, те падали и взрывались о холодный мрамор.

Авенир направил посох в сторону безмолвного стража. Сорвавшаяся молния с

треском прожгла дерево, громыхнула, разбив завал.

В зале тускло мерцали светильники, запах гнили и отходов забивал нос, душил. Роями носились жирные зеленые мухи, облепляли мертвые тела, лизали

разложившуюся плоть, в которой копошились толстые белые черви. Волхв

осторожно шагнул. В тишине слышались стоны, пустые глаза страдальцев

безучастно следили за новенькими. Авенир почувствовал, как его тронули за сапог, вздрогнул. В каше из тел на парня смотрела обезображенная девочка, на

измазанном лице искаженная улыбка, глаза мутные, с зеленоватыми белками. Она

едва открывала рот, просила еды. Волхв начал было снимать котомку, чтобы

достать кусок рыбы, но тарсянин перехватил руку:

– Ты что, не видишь? Ей незачем есть.

Авенир с отвращением и ужасом увидел белеющий позвоночник. Он

оканчивался под грудиной, из рваной дыры тянулись лохмотья кишок, сосудов, свисали обрывки желудка. Сдерживая подкативший к горлу ком, акудник

прошептал:

– Почему она еще жива?

Комната заполнилась шепотом, тела что-то говорили, булькали, стонали.

– Это проклятое место, – хрипнуло скорчившееся на столе тело, – Здесь всегда

мрут, но никогда не умирают. Демонам нужна сила, они питаются нашими

страданиями, не давая душе освободиться. Заставляют гнить в этих никчемных

телах.

Труп повернулся и, не удержавшись, плюхнулся на пол. Уже не обращая

внимания на странников, лежал, упиваясь болью. Путники принялись искать

выход. Идти приходилось по трупам, ноги проваливались в грудные клетки, разбивая тухлые кости, вонючая жижа поднималась до колена, заливалась в сапоги.

Тела обреченно вздыхали, бессильно проклинали странников, проклинали Зуритая, проклинали день своего рождения, просили у богов смерти.

– Странно, – шептал про себя Авенир, – быть мертвым, и в то же время, живым.

– А что, – ухмыльнулся Марх, – ведь и в царстве живых есть мертвые. Или, если точнее – полуживые. Прокаженные, например. Им что здесь, что на белом

свете. Я думаю, что есть третье царство. Ну, есть царство живых, есть царство

мертвых. А есть значит и пограничное.

– В каком же лучше? – Волхв смотрел серьезно, задумавшись.

Тарсянин нахмурился:

– Лучше быть живым, либо мертвым. Так все ясно. А этих, э-э-э, полумертвых-

полуживых, нигде не любят. Они, как дезертиры, неясно куда сиганут – туда, или

сюда. Например, наши упыри.

– Что это у тебя? – волхв указал на плечо.

От раны расползалась сеть мелких черных полосок. Линии, вторя сердечным

ритмам, вздрагивали, с каждым ударом становились чуть толще, чуть длиннее.

Авенир пригляделся. Края царапин и порезов раскраснелись, на крупных ранах из

под коросты выделялся гной, текла сукровица. Назойливые мухи, заметив свежую

кровь, припадали к ранам, сабельщик отгонял, но насекомые не обращали

внимания на его усилия.

Акудник протянул посох, стал бормотать заклинания. Ралисту светился

лениво, слабый луч еле скользил по телу, заживляя маленькие царапины и стягивая

крупные.

– Надо искать выход, надолго тебя не хватит.

Тарсянин обреченно вздохнул:

– Видно, нам пришел конец. Мы в поганой яме, сюда есть только вход, но нет

выхода.

Марх злобно сплюнул, повысил голос:

– Не так я желал умереть. В бою, в семье, на переправе – где угодно, но только

не в навозной куче.

Авенир попытался, чтобы его слова звучали бодро, хотя голова закружилась, во рту ощутил кислую горечь: