Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

медленно, казалось, застыл на месте. Силы кончались, тело наливалось свинцом.

Ощутил, как в шею врезалась веревка, в грудь больно ударило. Подарок Офелии, свистулька из раковины! Цыган почувствовал воодушевление, внутри начал

разбирать смех! Надо же – кот, выросший среди собак, влюбился в рыбу! Как им

жить вместе? А кого народят? Он вот, уже осваивает водную стихию, а как анчутке

вылезти на берег? Плыть стало легче, ноги задели за дно. Вот и руки касаются ила.

Пармен попытался встать, но измученные ноги не держали, выполз на коленях и

локтях. Бухнулся на песок, грудь вздымалась, аки кузнечный мех, лицо побелело, тело дрожит от холода. Отдышался, поднял голову. Под ним был холодный

каменный пол, исчерченный какими-то символами. От страхов его отделял

широкий бледный круг, за черту которого он переполз. Пармен присел, поежился от

холода. С него текло ручьями, зубы стучали громко, за кругом неприветливо

чернела пустота. Цыган сжался в комок, обхватил колени руками, стараясь

согреться. Ракушка терлась о грудь и на душе становилось спокойнее.

Марха ослепило. Без раздумий он выхватил метательный кинжал,

прислушался. За долгие годы сабельщик научился доверять ощущениям. Когда

подводят глаза, нужно полагаться на слух. Если отказывает слух, погружайся в мир

запахов и осязания. Даже вкус ветра может поведать многое. Тарсянина не раз

спасало иное чувство – когда интуитивно знаешь, откуда придет беда, где мелькнет

стрела или кинжал, в каком месте скрылась смертельная ловушка. Эта способность

проявлялась неожиданно, всего несколько раз, но после того злополучного

расставания с волхвом жизнь дала трещину. Горисвета, подаренного дедом

Фитричем коня, выкрал отряд наемников, когда Марх напился в корчме. Гнался за

ними, выслеживал три месяца – будто исчезли с бела света. Однажды он набрел на

их стан. Сверкали мечи, падали срезанные наконечники стрел и копий, но их было

много. Атаманом был ни кто иной, как Лиисар Мониус – первый учитель и первый

заклятый враг. За свободу потерял глаз, подвергся пыткам.

Он сохранил волю – тело лишь прах, сколько его не мучь, лишь бы дух

оставался цел. Вольные разбойники решили, что одноглазый евнух не опасен, продали в услужение старому магу, жившему неподалеку от турмов. Служить

чаровнику, из оружия державшему лишь церемониальный кинжал унизительно, но

Марх получил главное – время. Сабельщик поправился, набрался сил. Когда

прогремел взрыв, люди собрались стремительно, но облысевший тарсянин уже

прокрался за стены становища, поклявшись отомстить. Каково же было его

удивление, когда встретил на поляне бывшего ученика, направлявшегося в логово

проклятого…

Марх смахнул воспоминания. Глаз приноровился к яркому солнцу, от песка

веяло жаром, в небе появлялись причудливые знаки. Через десяток шагов

сабельщик подошел к великому камню. Кирпичного цвета поверхность усеяна

длинными выщербленами – песок, носимый ветром, изрезал камень сотнями

полос.

– Ну что, вперед, то бишь, наверх?

Тарсянин убрал кинжал, стал взбираться. В сухом жаре долины пот испарялся

мгновенно, на теле оставались белые пятна соли, а горло чесалось от недостатка

влаги. Обожженные места болели, подниматься было тяжело. Один раз камень под

пальцами выкрошились и сабельщик повис, уцепившись больной рукой за уступ.

Раскаты боли проходили через пробитое плечо, судорога схватила пальцы, но

Марху удалось подтянуться и залезть на верхушку скалы. Спускаться было сложно, пологий склон, очень маленькие уступы, да и солнце раскалило камень так, что

пальцы обжигались. В трех шагах от земли, руки соскользнули и сабельщик, чертыхаясь, кубарем скатился в кусты полыни. Волдыри на спине стерло, от пыли

и травы раны зажгло невыносимо.

Марх сжал зубы, медленно достал кинжал. Прямо перед ним на замысловатом

плетеном орнаменте сидел паук. Крупный, с кулак, мохнатые лапки широко

разведены, куча глаз сверлят неведомого врага. В мгновение сабельщик выставил

кинжал, паук сложился, попав на острое лезвие. С клыков капал яд, через

хитиновые пластины текла густая паучья кровь. Тарсянин ощутил, как по спине

льются холодные потоки, сердце забилось, словно у загнанной лошади. Он резко

встал, смахнул с кинжала застывший страх, судорожно растоптал. Поднял взгляд и

ощутил, что деревенеет. Взору открылась долина – живая, пульсирующая и

шуршащая. Меж кустарников и редких валунов кишели сотни многолапых тварей.

Чернели спинки пауков, желтели жала скорпионов, огромными фасеточными

глазами смотрели похожие на стрекоз жуки, извивались ядовитые красноватые

сороконожки. Масса кипела, существа яростно бились друг с другом, пожирали

себе подобных, самки поедали самцов, таскали на себе прозрачные мешочки яиц.

Тарсянин почувствовал, что теряет сознание, с усилием вздохнул, сжал нож.

– Только вперед. Ну, Зуритай, ну овечий сын. Как это он видит наши страхи?

Была бы здесь армия, даже мускул не дрогнул бы. А тут эти.

Марх устремил взгляд на конец долины, наметил точку. Пошел размеренно, отсчитывая удары сердца. Вот он уже приблизился к этому морю ползучих тварей.

Губы медленно задвигались, произнося давно забытые молитвы, тихо распевая

псалмы богам и взывая о спасении. Глаза стали бесстрастные, отрешенные.

Тарсянин ступал по долине, ощущал, как на него забираются десятки тонких

колючих лап, слышал, как угрожающе трещат чешуйками скорпионы, чувствовал

скользкие хоботки жуков и сороконожек. По животу поползли, щекоча, цепкие

жуки, от них шел стойкий квашеный запах. Марх медленно и глубоко вздохнул, давя смех, тут же в носу засвербело. Поднять руки сабельщик боялся – не напугать

бы тварей, пришлось сделать унизительное для воина действо. Облизав языком

верхнюю губу, дотянулся ею до носа, увлажняя волосатые пещеры. Полегчало. К

середине пути первый паук уже добрался до шеи, стал заползать на голову, занимая

лысую вершину. Он сорвался, зацепил скорпиона, умостившегося на поясе, они

сцепились в ожесточенной схватке, кубарем скатились по ноге, увязав в драку еще

нескольких тварей. Бьющийся комок барахтался на песчанике, тарсянин мысленно

поблагодарил богов и продолжил ход. Через некоторое время он был полностью

облеплен ядовитыми существами, щурил глаза, чтобы никакая мохнатая лапа не

задела зрачок. Чуть позже уже переступал вперед, закрыв глаза и плотно зажав рот.

Вдруг ощутил прохладу, осторожно открыл глаза и увидел, что находится в тускло

освещенной комнате за чертой спасительного круга. Неподалеку сидел дрожащий