Вадим Саитов - Цитадель души моей

— По обществу твоему соскучился, — не открывая глаз, ответил вольп. Шевельнул ушами.

Помолчал полминуты.

— Молюсь.

— Что?! — я не смог сдержать удивления. — Но кому? Ведь Кицу мертв — я сам видел…

И уже только сказав, задумался — не лишнего ли ляпнул. Оно конечно, на зверобога ихнего нас тогда половину регимента отправили, так что возьми любых двух егерей — и один из них наверняка в том предприятии участвовал. Но одно дело предполагать подобное, а другое — знать, что вот он, убийца твоего бога, стоит рядом, жив и жизнью доволен.

Сдается мне, я только что порядком увеличил свои шансы не проснуться в один из ближайших дней.

Вольп, однако, сильно расстроенным не выглядел.

— Шем-Шельх — не может умереть. Вы его не убили, вы всего лишь уравняли наши шансы.

«Шем-Шельх» значит «Огненный Отец». Это вольпы своего зверобога так называют.

Кстати и «вольпы» — это имперское слово, от ромейского «лиса» произошедшее. А сами они себя «шельхалу» называют — огненный народ, то есть. Про то, что Кицу мы не совсем убили, это я уже слышал раньше. А вот фразу насчет «уравняли шансы» не понял.

— Не понял.

Вольп открыл глаза, обернулся.

— Так ведь своего бога во плоти вы тоже убили, разве нет? И теперь он не может к вам являться и напрямую помогать.

— О каком боге ты говоришь… а! О Христе, что ли? — я хмыкнул, — да брось. Христиан в империи ладно, если одна десятая наберется.

Даже меньше, я думаю. До Смутного-то века христианство в силе было — вроде как последние императоры Ромы сами христианами были и по всей Ромейской империи своей вере распространиться помогали. Да только вот бестии одним лишь своим появлением церкви Христовой здоровенную свинью подложили — ибо не было о такой напасти в священных писаниях христиан ни полслова. Оно конечно, можно и между строк их читать — да что там! Как по мне, так эти все «священные писания» только между строк читать и можно, а то в них порой такие непотребства проскакивают, что буквально такое понимать просто тошно выходит. Так вроде и священники христианские из неудобного положения вышли — меж строк свои писания читая — благо волки, лисы, медведи и бесы всякие, облика богопротивного, в них во множестве упомянуты. Но всё равно — пристального рассмотрения такие толкования не выдерживают, потому и слаб нынче в Империи храм веры Христовой. О чем я и сообщил.

— Мало кто сегодня в Христа верит, да это мне и неудивительно. Я и сам не верю. По мне, так из нынешних религий вера в Единого наиболее подходящей кажется.

Фыркнул вольп. Губы в улыбке раздвинул.

— Еще бы! Умные… существа эту религию придумывали — не то, что некоторые.

— Как то есть — придумывали?

Вольп снова отвернулся и прикрыл глаза.

— Религия — очень важная часть человеческой жизни… не только человеческой. Но у всех шайи религия — не одна лишь вера. А еще и знание. Как ты можешь поклоняться ложному богу, если ты еще помнишь, каково это — находясь рядом со своим Богом воплощенным, нежиться в лучах блаженства, исходящих от него? У вас не так. Десятки верований, и никто не может сказать, какое из них истинное. И, что самое главное, никто и не заметит, если появится еще одно. Мы, шельхалу, всегда старались жить в мире с людьми. Поэтому однажды среди нас возникла мысль о том, что неплохо бы появиться среди людей религии, объединяющей их и тех, кого они называют «бестиями». Это бы очень помогло нам и дальше жить в мире. Конечно, сразу заявить о том, что единый бог един и для людей и для бестий было бы, — вольп хмыкнул, — неумно. Поэтому первоначальные тезисы о бестиях ничего не упоминали. Говорилось лишь о том, что все боги всех верований — лишь ипостаси Единого, в той или иной мере искаженные несовершенным человеческим пониманием. У людей не очень получается придумывать новое. Зато очень хорошо получается развивать и совершенствовать уже известное. До идеи о том, что Единый покровительствует и богам шайи — вы, люди, дошли уже сами.

Я быстро подавил возникшее желание заорать что-то вроде «Ты лжешь, тварь» или «Признайся, что соврал» — этак я его только повеселю, разумеется. Вольпу соврать — как моргнуть, это всем известно. При этом, однако, врут они очень редко, отлично зная о том, что лучшая ложь — это та, которая полностью состоит из правды. А уж поймать на лжи их и вовсе никогда не удавалось. И не стоит сейчас обдумывать то, что он мне рассказал. А вот зачем он мне это рассказал? И вообще — что-то он чересчур разговорился. А я, соответственно, чересчур уши развесил. Надо бы с этим завязывать. Не к добру это.

— Неважно, — пожал я плечами, — я все равно ни в какого бога не верю. Ни в Христа, ни в Митру, ни в Единого.

— Зря. Но в одном ты прав. Неважно. Важно то, что, мы теперь в равных положениях.

Раньше у нас была фора. Теперь — нет. Ведь ты же не думаешь, что с нами покончено? Что шельхалу, как достойную внимания силу, уже можно в расчет не принимать?

— Ты — первый вольп, которого я вижу за крайние семь лет. Так о какой силе ты говоришь, бестия?

— Видишь дерево? — одним взглядом из под приспущенных век вольп указал на старый засохший дуб. — Некогда могучее. Великое. Убитое ничтожным червяком, которого тоже никто не видел.

Я сдержался, ничего не ответил. Провокация же — с закрытыми глазами видно.

— Вы, ахшаии, очень разные. Среди вас есть и целеустремленные смельчаки и изворотливые хитрецы. Их никак не отличить друг от друга при первом взгляде, но вы все как-то умудряетесь уживаться вместе. Вы очень разные и потому почти не чувствуете единства со своим родом. В этом ваша сила, но в этом же — ваша погибель. В начале пришествия — называемого вами Смутным Веком — кое-кто из шаии полагал, что именно вы, люди, станете связующим материалом, который объединит всех шаии в единое целое против общего врага. Забавно, но, похоже, к тому всё и идёт. Вот только врагом будете вы сами.

Тут уже я не сдержался.

— Что за дурь? Ты бредишь, вольп!

— Надейся, чтобы ты был прав. Или, может, ты думаешь, что мы всё забыли?

Что-то это уже на угрозу похоже.

— Нет, — с металлом в голосе сказал я, — не думаю. Между прочим, мы тоже ничего не забыли. И забывать не собираемся.

— О! — неожиданно мягко сказал вольп. Голову опустил, развернулся. Заглянул мне в лицо с интересом во взгляде, — да. У нас найдется, что напомнить друг другу, не правда ли? Вот только есть у вас, людей, такая поговорка, что худой мир лучше доброй ссоры. Мы-то как раз жили в мире с вами. Может, довольно худом, но мире. Не мы начали войну.

Ну-ну. А ведь мне есть, что тебе ответить.

— Легко жить в мире, когда его условия диктуешь ты сам. Зря хвастаешься, таким образом жить в мире с бестиями мы тоже умеем. Ты в бордели наши не заглядывал?