Карина Демина - Голодная бездна. Дети Крылатого Змея

Она дошла. Почти.

И открыла бы.

Но дверь с оглушительным хрустом разломилась, и в разлом вылезла отвратительного вида голова. Тварь, явно пришедшая с изнанки мира — Тельма даже прислушалась, пытаясь понять, не является ли она очередным порождением ее, Тельмы, страхов, — больше всего походила на гибрид сколопендры и муравья, который обваляли в осколках стекла и украсили пухом.

— Надо же… — Тельма понятия не имела, что следует говорить при подобных встречах.

Правда, подозревала, что разговоры не помогут. А вот пара-тройка боевых заклятий — дело другое. И Тельма их знала.

В теории.

Другое дело, что сил ее хватило бы разве что на огонек… маленький такой огонек. Размером с яблоко. Вряд ли тварь испугается.

Она же заверещала и попыталась пролезть в разлом, потянулась к Тельме и зазубренными жвалами, и хоботом, утыканным мелкими иглами.

— Убери, — Тельма отступила, отчетливо осознавая, что сейчас ее сожрут.

Или просто раздерут в клочья.

Бежать некуда.

Прятаться…

— Я не люблю, когда в меня тычут… всяким, — она шлепнула по хоботку.

Безумная смелость?

Тварь дернулась, но почему-то не отгрызла Тельме руку, напротив, она словно забыла про добычу и ерзала, пытаясь вывернуться…

…обернуться…

Она издыхала.

Теперь Тельма видела многочисленные рваные раны, из которых сочилась темная густая кровь. И разодранные глаза… и перекрученные конечности.

Тварь повизгивала.

И хотела жить.

Но мир, в котором она оказалась, впивался в раны иглами порядка, и по черной броне расползались ржавые пятна. Глаза твари осыпались один за другим. Прахом становились и пятна крови на полу. Паутина разломов ползла по хитину, и тот отслаивался кусками, выставляя беззащитную плоть, которая гнила.

Процесс шел стремительно, но не настолько, чтобы тварь не успела отомстить, если не тому, кто держал ее, вцепившись клыками и когтями в остатки тела, то человеку.

Слабому, сладкому человеку, чьей волей она оказалась притянута в мир.

Изогнувшись, она подалась назад, ударилась о что-то… кажется, там стоял вишневый буфет. И звон стекла подтвердил, что с буфетом ли, с иною ли мебелью, но тварь не разминулась.

— Надо же, — Тельма согнулась.

Страх… нет, она не испугалась. А вот вопрос туалета стал более чем актуален.

Она выглянула в коридор и не удивилась, обнаружив Зверя, устроившегося на останках твари. Еще подергивались усы и псевдоконечности, но сама она была безнадежно мертва. Впрочем, Зверь не собирался верить: твари лживы. Он вцепился клыками в голову, обнял ее, так и лежал.

— Мэйни… ты только зубы потом почисти, ладно? — Тельма понимала, что несет чушь.

Но она была слишком счастлива видеть его живым.

А в туалете, до которого она все-таки добралась, счастье стало и вовсе всеобъемлющим.

Гаррет еще жил.

Наверное, уже само по себе это было чудом. Он лежал на диване, зажимая обеими руками развороченный живот. И ленты кишок выглядели чем-то донельзя чуждым.

Нелепое украшение.

На губах пузырилась кровь, но взгляд оставался ясным.

— Дверь… — это он сказал Мэйнфорду, когда Зверь соизволил уступить ему тело. — Дверь в прошлое… видишь… она права… ты открыл дверь в прошлое, и я умер.

— Еще не умер.

Смерть — это плохо. Не то чтобы факт ее так сильно расстроит Мэйнфорда, скорее уж она лишит дело важного свидетеля. А без свидетелей подобного рода дела имеют нехорошее обыкновение рассыпаться.

— Скоро… ты вызвал целителей?

— Вызвал.

— Не успеют, — это Гаррет сказал с каким-то мрачным удовлетворением.

— Мне жаль.

— Нет.

Для умирающего он был весьма разговорчив.

— Ты никогда… ты всегда… я другой… понимаешь?

— Конечно.

— Особенный.

— Да.

— Она так говорила!

— Мама?

— Избранный… я избранный, а не ты… я не умру…

— Ты не умрешь, — Мэйнфорд старался не пялиться на кишки. И вновь проклял себя за то, что с целительством у него никогда не ладилось. Он встал на колени, взял Гаррета за руку. Если подкачивать силу, то брат продержится до приезда «скорой». А там уж пусть сами разбираются.

Вдруг кишки — это не так и страшно?

— Ты в это не веришь…

— Сам виноват.

— Я всегда сам был виноват… да… в том, что родился вторым… и что дед меня ненавидел… и что папаша не замечал… хотя тут не могу осуждать… — он говорил прерывисто, и с каждым словом лужа крови разрасталась. — Она обманула…

— Матушка?

— Т-ты так ничего и не понял… мама… тоже думает, что умная… умнее всех… а ее… нет, не скажу, — Гаррет запрокинул голову. — Сам догадайся… мы с ней… еще тогда… корона… король и королева… кровь одна… Тильза дура… все они, кто собирался… ты правильно угадал… стервы… я п-предуп… реждал… дети не нужны… ам-мулеты… а они… п-потом р-радуют… я п-предлагал… м-миром п-предлагал… а они отказались… мол, ребенок — это счастье… ни хрена… п-проблемы и ничего кроме… что мне оставалось?

— Убивать?

— Я не убивал, — затуманившийся было взгляд прояснился. — Не я… ее… ты п-понял… сама п-предложила… п-помощь… в п-первый раз.

— Не торопись. Целители…

— В задницу… я не п-пойду в тюрьму… я должен б-был стать Канцлером… я д-должен был… а ты открыл дверь в п-прошлое… ты виноват! Только ты.

— Допустим, — особой вины за собой Мэйнфорд не ощущал, но согласился, чтобы избежать ненужных споров. Допрос умирающего — сомнительное удовольствие. Сила уходила в Гаррета, что вода в песок. И Мэйнфорд осознавал: долго брат не протянет.

Если только Зверь…

…Зверь отвернулся. Он давно бы добил врага, каковым, собственно, и являлся Гаррет.

— Что за корона?

— Два м-мира… с-старый и новый… воедино… и тогда древо обретет былую силу… земля станет нашей… нашей… не понимаешь… ты Страж… в тебе все крови… масеуалле… люди… альвы…

— Цверги?

— Д-должны были быть… н-не знаю… главное, все… твое сердце украсит корону… и земля подчинится… подчинится земля… дети не нужны… потом… я не мог растрачивать свою кровь попусту… не могу… сами они… я предлагал решение… думали, что умнее всех… и она думает… она сказала, что имеет право…

— Вельма? — это единственное имя, которое пришло Мэйнфорду в голову.

— Вельма… станет… камнем… стала уже… почти стала… короне надо много… маленькие и большие… она придет… и станет камнем. Рубином. Рубины прекрасные… других не понимаю, а рубины… у Элизы… ты хотел знать… рубин… масеуалле… сердце императора… знаешь, что смешно, — теперь он торопился говорить и говорил, захлебываясь собственной кровью, оставляя Мэйнфорду сомнительное удовольствие подтирать темные струйки. — Он тоже был сердцем… императора… первого… его украли из Атцлана, когда… останови… останови ее… твой масеуалле… кто-то должен принести жертвы…