Карина Демина - Голодная бездна. Дети Крылатого Змея

Еще шаг.

Тельма существует.

И Зверь.

Мир за пределами замка. А это море — лживо, потому как настоящее никогда бы не опустилось до притворства.

…стена покачнулась, уходя из-под ног.

Море приближалось стремительно, и гладкая поверхность его больше не казалась привлекательной. Отнюдь, сложенная из разноцветных осколков, она щерилась стеклянными зубами, на которые Мэйнфорда нанижет…

…если он не сумеет.

Не дозовется.

Не вспомнит как…

…за спиной с хлопком развернулись крылья. Зверь зарычал: он, очнувшийся от наведенного сна, был готов к бою, вот только не способен же Зверь сражаться с морем.

Но море исчезло.

Оно вдруг растворилось, будто бы его и не было. И наверное, его на самом деле не было, как и замка, стены, всего остального. Но имелась пещера с кривоватым сводом, украшенным гроздьями сталактитов. Мертвецы, чей аромат заставил Зверя завизжать от ярости.

Или радости.

Пирамида.

Кохэн, замерший с клинком в руке над телом благородной альвы, в которой, правда, не осталось ничего благородного. Она открыла глаза первой, выбираясь из сна, и улыбнулась.

Вытащила клинок из руки Кохэна.

А в следующий миг села.

Она двигалась так легко и плавно.

Как змея.

— Здравствуй, Страж, — сказала Вельма, вытирая с лица чужую кровь. — Вот мы и встретились. Ты скажешь мне, кто убил моего внука?

— Ты.

Стражу неудобно говорить, да и тело его, наполовину изменившееся, несколько неуклюже. А еще Зверя заботит отнюдь не та, что сидит на краденом алтаре.

…надо же, все-таки Джесс добралась до семейных подвалов. Деда бы это огорчило. Он полагал свою систему безопасности лучшей.

— Правильный ответ, — Вельма провела сложенными щепотью пальцами по камню, а потом отправила их в рот. — Мой мальчик… по-своему я его любила, пусть он и был похож на деда больше, чем мне хотелось бы. И, как Ги, однажды он решил, что может обойтись без меня. Он меня отравил. Это… не очень приятно, понять однажды, что существо, ради которого ты готова на все, ради которого ты, собственно говоря, дышишь, накормило тебя ночной золотянкой…

— Никогда не слышал.

— Я тебе покажу, — острие клинка остановилось между ключицами. Вельма слегка надавила, позволив темной крови выступить, а затем потянула нож вниз. Она резала себя и улыбалась.

Улыбалась и резала.

И кровь из раны… в какой-то момент она стала светлой, полупрозрачной.

— Это яд, сделанный из корней истинного древа. Величайшая редкость… мальчику сказали, что я умру, что спасения нет. И это было правдой, — она отложила клинок и протянула руку. — Но не сказали, что смерть эта будет долгой… очень долгой… Помоги даме… пожалуйста…

Зверь помогать не желал.

Мэйнфорд был с ним согласен, но…

— Спасибо, — Вельма с трудом стояла. — Я так давно готовилась уйти, но, когда это случилось, вдруг испугалась. И разозлилась. И еще мне стало обидно. Разве я не отдала ему всю свою любовь? Для людей, Страж по имени Мэйнфорд, любовь значит так мало…

Кохэн по-прежнему стоял.

Просто стоял.

Глаза его были широко раскрыты, и Мэйнфорд многое отдал бы, чтобы увидеть, что же творится в голове масеуалле, и вывести его из кошмара, в котором он оказался.

— Не стоит, — хрупкие пальчики Вельмы сдавили запястье. — У него своя дорога… он или справится, или нет. Лучше подумай о той, которая тебе нужна… если она действительно нужна.

Терпкий запах говорил, что Тельма была здесь.

Теперь Зверь ощущал след явно, остро и готов был немедля идти по нему…

— Подумай…

— Ты… — Мэйнфорду нужны были ответы. — Почему ты… ты убила своего мужа… он завел любовницу… и та забеременела… а ты…

— А я была так молода и верила в любовь, — Вельма смотрела на свои ладони в лаковой пленке крови. — Я готова была ради этой любви на все… это как… однажды ты просто отдаешь себя кому-то в полное владение. Без условий, без оговорок… ты раб. Ты дышишь, пока тебе разрешают дышать. А когда запрещают, ты умираешь со счастливой улыбкой на лице, чтобы вновь воскреснуть к удовольствию хозяина. Вот что такое любовь. Я оставила свой дом. Но это мне бы простили… дом, а не камень, который я украла ради него… ведь ему так нужны были сокровища альвов… а он… он всегда таскал в нашу постель девок. И мне не казалось это важным, ведь кто они такие? Глупые человечки, светлячки-однодневки, дунь — и погаснут… а у нас семья. Настоящая. Альвы не признают семей, только родовые связи… а я так хотела… так мечтала… согреться.

Ее глаза тускнели.

И сама она… сколь давно умирала? Неделю? Две? И когда должна была умереть?

— Не смотри на меня с жалостью. Я ее не стою… я ведь… я могла остановить его, но казалось, что если уподоблюсь, то… я буду достойна своего мужа. Во всем.

Эта боль выходила с прозрачной водой.

И Зверь мог бы унять ее, но он не желал. Боль отрезвляет. Очищает. И возвращает силы.

— А он явился со своей… на похороны моего мальчика… и сказал, что я могу уйти. Куда? Куда пожелаю, я ведь свободна. Он так и не понял… я бы простила ему сына… но не свободу. Зачем свобода тому, кто добровольно стал рабом? Не понимаешь? Поймешь. Со временем… она ведь все-таки человек в какой-то мере, а люди не умеют обращаться с любовью…

— Ляг.

— На алтарь? Тео нашел меня после похорон… я была… меня не было, — Вельма оперлась на алтарь и заставила себя дышать. И рана на груди спешно зарастала. — Он сказал, что поможет мне вернуться. Забыть обо всем. Избавит от боли. От сомнений. Я не поверила… кто он? Такой же изгнанник… хуже… обо мне вряд ли запрещено говорить, а вот подобные ему… их считали мертвыми.

— Двор Неблагой…

— Тьма возрожденная, — она слизала кровь с раскрытой ладони. — Истинная… он попросил дать ему камень. И я отдала. Он сказал, что если я убью своего супруга, то мне станет легче… я убила. И мне действительно стало легче. Ненадолго. Потом я убила его шлюху. И с удовольствием вырезала плод из ее живота. И снова мне стало легче. Я убивала… еще и еще… других… не скажу, что беззащитных, но сама война меня отвлекла и развлекла. Я даже забыла о Ги, но все войны рано или поздно заканчиваются, а чужая смерть не способна насытить.

Зверь устал слушать.

Его влекло вниз, по дорожке запаха, и Мэйнфорд готов был пройти по ней.

— Погоди… возьми меня, — она вцепилась в его руку, и в обманчиво-хрупких пальцах осталось изрядно силы, чтобы удержать Мэйнфорда. — Возьми… я должна… он обещал… обещал, что я вернусь к корням… он говорил, что знает… что на этот раз не будет ошибки. Но ошибся. Это так забавно…

Она улыбалась, и кровавая пленка на ее зубах не лишала эту улыбку очарования.

— Дай мне… шанс все исправить…

Надо было бы бросить ее.

На алтаре.

Вместе с камнем, что валялся в изголовье его. Мэйнфорд только теперь заметил его. Рубин почти погас. И поверхность его покрылась сеткой трещин. Чуть тронь — и рассыплется.