Виктор Бурцев - Не плачь по мне, Аргентина

Президентский полк охраны разбежался.

Парламентариев заперли в зале заседаний. После того как некоторые депутаты попытались выломать дверь, солдаты пригрозили открыть огонь, и народные избранники успокоились.

Всем издателям было предложено воздержаться от публикаций каких-либо материалов, связанных с политическим моментом.

На всякий случай все типографии были взяты под контроль, персонал распущен по домам, а ворота опечатаны. Работали только подпольные печатные станки, которыми располагали монтонерос, но они опаздывали, безнадежно опаздывали.

В президентский дворец Видела явился лично. Изабелла Перон сказала только одно слово:

– Почему?

Она сидела за столом, сжав в руках бесполезный и молчащий телефон. Бледные губы. Стиснутые в кулаки руки.

– Сеньора, ваша власть завела страну в тупик. Вы не в состоянии вывести Аргентину из кризиса.

– А вы в состоянии?! – В голосе мадам президент прозвучали истеричные нотки.

– Да, – твердо ответил генерал. – Я в состоянии.

– Кровью?

– К сожалению, после того, что сделали вы… – Видела открыл дверь в кабинет, вошли двое офицеров. – Без крови уже не обойтись.

– Подлец.

– Гражданка Перон, вы арестованы.

– В чем меня обвиняют? – поинтересовалась Изабелла, поднимаясь из-за стола.

– В государственной измене.

В кабинете остро пахло сгоревшими бумагами. Диктатор открыл окно.

Удивительно, но в первые минуты переворота никто не пострадал. У гвардейцев хватило ума не высовываться. Президентский полк разбежался. А начальник полиции заявил, что его дело – ловить преступников, а не заниматься политическими интригами. Это было очень мудрое решение.

В принципе могла наделать шороху тайная полиция, но и она… решила не вмешиваться.

Переворот был произведен в считаные часы. Это был своеобразный марш-бросок генерала Виделы во власть.

И когда марксисты сориентировались, нашпиговали город листовками, призывающими опрокинуть диктатуру, строить баррикады… Было поздно. Эти листовки исчезли с улиц так же внезапно, как и появились. Жители сидели по домам, не зная, чего ждать от новой власти.

– Вся прелесть ситуации в том, что нам не нужно ничего делать. – Фон Лоос потер ладони.

Он стоял у окна, глядя на встающее солнце. На туман, из которого проступали очертания деревьев, сада. Барон не спал всю ночь. Однако усталости не чувствовал. В отличие от Генриха.

– Нам совершено нет нужды делать что-то! Только ждать, когда эта страна, как спелое яблоко, упадет к нам в ладони. Вы любите яблоки, Генрих?

– Я до сих пор не знаю, как их правильно есть.

– В смысле? – Фон Лоос удивленно обернулся.

– Как правильней – очищать их от кожуры или просто есть вместе с семечками. Как делали это у нас, в Мюнхене.

Фон Лоос захохотал.

– Как хотите, дорогой Генрих, как хотите! Мы будем есть это яблоко так, как нам того захочется! Может быть, – он схватил со стола серебряный ножик для разрезания бумаги, – может быть, сдерем с него кожу и разделаем на дольки! Или сожрем со всеми потрохами! Или станем поджаривать его на медленном огне! В этом прелесть власти, Генрих, прелесть власти. Делать то, что хочется делать, тогда, когда пришло желание!

– Вы исключаете из этой бочки меда ложку дегтя.

– Какую же?

– Ответственность.

– Пустая болтовня! – отмахнулся фон Лоос и засмеялся. – Вот чем вы мне нравитесь, Генрих! Вы мой адвокат дьявола. Я уже слышу, как вы бормочете: помни, Цезарь, ты смертен. Ха! Ответственность, друг мой, это уступка современного правящего класса пролетариям. Уступка, сделанная, чтобы предотвратить бунт. Быдлу скормили байку о том, что власть – это прежде всего ответственность. Этому поверили. Еще бы! Просто современный правящий класс не в состоянии держать пролетариев в подчинении. Не в состоянии! Поэтому вынужден идти на уступки. На самом деле власть – это прежде всего возможность делать все! Делать все! Как вам нравится? Дело плебса – стоять на коленях. Дело тех, кто правит, – властвовать. А дело императора – быть олицетворением власти. Которая может все.

Генрих внимательно слушал. Фон Лоос прохаживался по кабинету, толстый, надутый, возбужденный.

– А помните, – вдруг сказал Генрих, – как все начиналось? Веймарская республика, голодные дети, пустые заводы и рабочие, которые торчат перед воротами в ожидании возможности, просто возможности работать? Помните? И то, как от простого гриппа немцы мёрли подобно мухам, помните? И как фюрер кричал: «Я вытащу вас из этой грязи! И поведу вас к звездам! К звездам! Я дам вам работу. Много работы! Настоящей работы, которая имеет смысл!» Помните?

– Это трудно забыть… – уклончиво ответил фон Лоос.

– Я приверженец старой школы. Все, что мы делали когда-то, мы делали для своего народа. А не для власти. Зеботтендорфа интересует наука, если, конечно, тот концлагерь, который он у себя развел, можно так называть. Вас интересует бездна власти. А кого будет интересовать народ?

– Вас! – обрадовался фон Лоос, указывая на Генриха ножиком. – Вас, черт побери, кого же еще?! Я сделаю вас министром… Нет! Я сделаю вас Великим Защитником Народных Желаний! Или, там, Жрецом! Чем хотите! Пускайте вашу фантазию вскачь! И ведь вы правы, чертовски правы, мой друг! Народу нужна забота, нужна любовь. К тому же этим штучкам Зеботтендорфа я не слишком доверяю…

Генрих вымученно улыбнулся и вздохнул.

– Ну что ж, жрецом так жрецом…

Фон Лоос не услышал. Он был слишком увлечен ситуацией.

– Сейчас, Генрих, они все будут делать сами. Вот в чем прелесть, вот в чем интрига. Марксисты вцепятся в шкуру военных, армия задавит государство и возьмется вычесывать врагов. Все, что нам останется, это появиться в нужный момент и прибрать все это к рукам. А потом… Пророчество! – Он поднял руки вверх, словно призывая в свидетели богов. – Пророчество! И мир наш!

– Вы так серьезно верите в это?

– Нет! Конечно, нет, друг мой, я не верю. Я знаю. Мы никогда не были так близко… Даже когда Зиверс приволок это копье, даже когда мы нашли те чертовы руны, когда почти вышли на камни в Ливии…

– Про камни я помню. Копье даже видел. А что с рунами?

– Мутная история начала тридцатых годов. Наши археологи выкопали…

– Археологи?

– Ну, почти археологи. В общем, обнаружили какие-то железки, которые, как бы это вам сказать, имели некоторое влияние на реальность. Я тогда еще не занимался подобными проектами… Только читал архив.

– И что? – Генрих удивился. – Странно, что эта история прошла мимо меня.

– Ничего странного, там не было ничего, что можно было бы копать. – Фон Лоос усмехнулся. – Это направление довольно быстро свернули, хотя поначалу оно нам сильно помогло. Почему, вы думаете, Европа так легко легла нам в руки?