Виктор Бурцев - Не плачь по мне, Аргентина

– Не знаю. Как видите, пропорции больше, некоторые формы совершенно иные. Мы даже пытались воссоздать голову… Ну, знаете, как восстанавливают динозавров по костям. Однако и с этим вышел конфуз.

– То есть? – Мюллер осторожно рассматривал чашу.

– Специалист сошел с ума.

– Вот как?

– Именно так. Просто сошел с ума. Его нашли тут, на полу. Весь обделался и мычал. Нажрался своего пластилина, которым хотел лепить голову.

– Может быть… мистификация, подделка?

– Мы нашли ее там, в пирамиде. То, что этот объект не был знаком современным ученым, – факт. Когда мы прорвались через эти заросли, мох… – Фон Лоос закашлялся. – Кстати, то, что растет за дверями, тоже… Не совсем растения. У нашего Доктора есть мнение, что это какой-то защитный механизм чаш.

– Их много?

– Четыре. Каждая сейчас находится в специальном контейнере из свинца. Если вытащить все четыре, начнется такое светопреставление… Но свинец каким-то образом помогает. По крайней мере, мох растет не так быстро. Когда мы все-таки вошли в помещение, то потеряли треть команды разом.

Фон Лоос осторожно взял чашу и спрятал ее в сейф. Генрих отметил, что руки барона мелко-мелко трясутся.

– Нам надо идти. Человеку очень трудно находиться около этих предметов. Очень… А я провел тут слишком много времени…

В кабинете было тепло. Однако фон Лоос накинул на плечи шерстяной плед и сел в кресло.

Генрих наблюдал за ним с некоторой тревогой. После подвала барон резко переменился в настроении. Стал молчалив, хмур, под глазами обозначились темные круги.

– Чего мне тут не хватает, Генрих, – наконец сказал фон Лоос, – так это настоящего камина. Знаете, как в замке. Большой камин, чтобы в нем пылали огромные дрова и можно было подойти и протянуть к огню руки. Согреться. Это придает уюта. И эта природа. Все эти пальмы… Мне не хватает суровости севера. Горы. Заснеженные вершины. Снег. Ели. Когда все закончится, я переберусь куда-нибудь… Куда-нибудь, где похолоднее. И можно жечь камин круглый год. Пить горячее вино…

– Вы не спали всю ночь, Лоос. Отдохните. – Генрих встал.

– Я не спал уже пятые сутки, Генрих. И не буду спать еще черт знает сколько. – Барон пожал плечами. – Не знаю почему. Спросите у Зеботтендорфа.

– А я пойду. После того, что вы показали мне, я чувствую себя не в своей тарелке.

– Понимаю.

Генрих подошел к дверям. Потом остановился и спросил:

– Скажите, Лоос, а вы не боитесь, что путч провалится?

Барон скрипуче засмеялся.

– Нет.

– Вы нарушаете декрет о публичных выступлениях и демонстрациях! Повторяю! – орет в четыре железные глотки фургончик, спрятавшийся за двойным полицейским кордоном. – Вы нарушаете декрет о публичных выступлениях и демонстрациях! Все собравшиеся на площади должны разойтись по своим домам. В противном случае будет применена сила!

– Работу и свободу! Работу и свободу! – неслось с площади. – Чили не пройдет!

Там, перед оцеплением, волновалось людское море.

– Работу и свободу! Работу и свободу!

Фургончик поперхнулся. Заглох.

Аугусто Рикас, старый и толстый, открыл дверь, выбрался наружу из прокуренной духоты.

– Черт знает что… – Он откашлялся, сплюнул на мостовую. Закурил. – Дурная работа.

– Радуйся, что такая есть, – ответил стоящий рядом лейтенант. – А то бы торчал вот там…

И он ткнул пальцем на площадь.

– Я вообще-то спортивный комментатор, – пожаловался Аугусто.

– Да? – Лейтенант оскалился. – Много ты матчей видел в последнее время?

– Нет. – Рикас покачал головой и снова прочистил горло. – Душно там… Чего они хотят?

– А то ты не слышишь? Работы хотят и свободы. Можно подумать, их кто-то держит… Требования какие-то передали.

– Требования?

– Ну да. Бумажки.

– И что?

Лейтенант косо посмотрел на Аугусто и ответил чуть презрительно:

– Послал я их куда подальше.

– Это куда же?

– К майору! – Лейтенант захохотал. – Не мое это дело, бумажками заниматься.

– Жалко. Интересно все же… Чего они хотят? Ну там, понятно, работы, свободы, но конкретно что? А то ведь собрались, кричат…

– Марксисты, не иначе. – Лейтенант жестом попросил у Рикаса закурить. Тот покрутил головой:

– Последняя…

– Да? Катись тогда к себе в вагончик! Тебе не за болтовню платят!

– Это как посмотреть, – проворчал Аугусто, но полез обратно.

– Вы нарушаете декрет…

А там, за оцеплением, звенели стекла витрин. И в первые ряды выбирались люди покрепче. Откуда-то передавались по-над головами длинные штакетины, которые выставлялись вперед, словно пики. Несанкционированную демонстрацию полиция остановила на подходе к бульвару Независимости. Впрочем, сейчас все демонстрации были несанкционированными, поскольку первым же декретом новая власть запретила любые общественные сборища. Толпа попыталась прорваться, но крепкие парни в форме ощетинились дубинками, и люди откатились назад. Теперь же дело явно шло к повторному штурму.

Лидеры передали лейтенанту свои требования, как в письменной, так и в устной форме. На что лейтенант, как и было сказано выше, послал их официально к майору, а неофициально к такой-то матери. Майор бумажки принял, и вскоре они оказались на площади Колон.

Полиция готовилась ко второму штурму и нервно ожидала водометы, которые застряли где-то на выезде. То ли не было воды. То ли какая-то авария.

– Работу и свободу! Работу и свободу!

Зазвенела витрина. На асфальт перед демонстрантами полетели стулья, кресло. Видимо, пострадала мебельная лавка. Ножки от столов быстро разошлись по толпе в качестве импровизированных дубинок.

– Работу и свободу! Работу и свободу!

Откуда-то из дворов была прикачена огромная бочка. Упал фонарный столб. Из задних рядов, раздвигая толпу, выкатилась легковушка. Бойкие ребята с засученными рукавами грамотно развернули ее поперек и принялись раскачивать под неумолкающее:

– Работу и свободу!

Громкоговоритель умолк в очередной раз. Потный, в расстегнутой рубашке, Аугусто снова выполз наружу.

– Не могу больше… Глотку перехватывает… – Он сложил пополам листок с текстом и принялся обмахиваться им, как веером. – Что там? Машину выкатили?

– Выкатили, – все тот же лейтенант зло прохаживался за спинами своих подчиненных. – Выкатили. Догадайся, куда они слили из нее бензин?

– Куда?

Лейтенант зыркнул на комментатора и ничего не ответил. В отличие от Аугусто Рикаса, он знал, что такое «коктейль Молотова», не понаслышке.

– Сейчас, поди, ихние бабы свои трусы на фитили переводят…

– Да ну! – Аугусто заулыбался. – Что ж, так и будут без трусов?

– А то! Это ж особый кайф у них. Чтобы бутылкой с трусами своей бабы шарахнуть… Кураж такой вроде. Чего лыбишься?