Юлия Сергачева - Привкус магии

Кажется, я слишком увлекся. Мне казалось, что запас прочности миропорядка должен быть выше. Миропорядок все-таки… Что ему забавы мага-одиночки, когда он выдержал напор Многоцветной Войны? Но, возможно, ткань Пространства порядком износилась с тех пор. В какой-то момент она не выдержала накала и треснула.

С изнанки на меня глянули Они. Ошеломляюще глянули.

Исступленно ругнувшись (багрово-черные сгустки проклятий тут же прожгли воздух), я стремительно свел края прорехи, поспешно заштопав ее распущенным Узлом. Оказавшийся ближе всех Весиль отпустил свой угол Периметра и поспешно спаял концы неразрываемым замком единорога . Как раз в этот момент Периметр перекосился и пополз. И часть неусмиренных стихий вырвалась наружу…

Совет никогда не узнает о том, что произошло на самом деле. К счастью.

– Ужин? То есть завтрак? – предложил Лука, отбирая у меня уже замолчавший телефон.

– Здесь, – решил я. – Обойдусь без постных физиономий.

Он понимающе кивнул. На его долю перепадало ничуть не меньше.

Когда я сломил сопротивление местного водопровода, ужинозавтрак еще не подоспел и несколько выпавших свободных минут я решил потратить с пользой и не без приятности.

Повалился на кровать и подтянул поближе ноутбук. При всей здешней склонности к архаике доступ в Сеть у них имелся отменный. Адрес и телефон художницы Леаны Глетчер я добыл без особых усилий. Его, собственно, никто и не прятал. А по адресу Галереи вольных художников отыскалась и страничка, посвященная Леане. С не очень удачной фотографией.

Девушка на снимке была, безусловно, привлекательна. Только камера ни в малейшей степени не передала ни сияния огненных брызг в темно-каштановых волосах; ни завораживающего перелива оттенков в глазах – от бархатно-черного до карего с золотом; ни манеры сплетать пальцы в глубокой задумчивости.

«…Живопись Леаны Глетчер обладает невероятным магическим притяжением даже для самого неискушенного зрителя, и оттого ее выставки пользуются популярностью в любой среде, а сама Леана из юного дарования стремительно переросла во вполне состоявшуюся профессиональную художницу…»

Она носила в основном черное и зеленое всех степеней насыщенности. И в картинах ее преобладали черные и зеленые цвета.

Я потянулся было к телефону, но опустил руку. Прошло почти два года. Слишком много для звонка: «Привет, как дела, вот приехал в ваш город…» Поколебавшись, я набрал несколько печатных строк и отправил сообщение по ее адресу.

Снова разбудил меня, как водится, Лука, взявший на себя в последние дни дополнительные обязанности.

– Подъем. Труба зовет свершать великие дела!

– Прищемить хвост очередному барабашке? – вяло отозвался я. – Не тянет на величие…

– Снобизм в благотворительности неуместен, – наставительно заметил ухмыляющийся Лука.

День снова сгинул бесследно. Окна затопила по-осеннему ранняя синеватая темнота. Определенная логика в ночных выездах, конечно, имелась – ночью активность потусторонней живности резко возрастает. Но я стал скучать по простому и ясному дневному свету.

Лениво скосив глаза на неслышно перемещающегося по комнате Луку, я заметил, что компьютер тщетно и, похоже, давно сигналит о поступившей почте. С поразившей даже меня самого прытью я перекатился к ноутбуку… и почти разочарованно вздохнул. Не то чтобы я рассчитывал на скорый ответ, но…

Во всяком случае, отправитель поступившего сообщения жил в Стограде, то есть на другом конце планеты, и звался Морфей Док. Точнее, это я знал, что живет он в Стограде. А письмо прибыло из пустыни Бао, где у меня сроду не было знакомых.

Побежали строчки: «Привет! Заказ сделан. Жди с вечерним вихрем. Черное – железо, красное – слово. Удачи!» Как всегда, коротко, и даже без шифровки неясно для непосвященного.

Машинально развеяв сообщение, я перебрался к окну, размещенному в эркере, и не без усилия распахнул одну из запечатанных на зиму створок. Студеный ветер заполоскал кисточки на портьерах и холодно лизнул кожу. Протянув руку, я выхватил из потока крошечный шарик.

Морфей, как и все жители Черных территорий, с большим удовольствием пользовался достижениями техники Белых. Но никогда не доверял ей действительно важные вещи, предпочитая древнюю и испытанную силу стихий.

Шарик я разломил в ванной, рассеянно прикинув, что, если бы Морфей вверил посылку стихии Воды со здешней системой водоснабжения, могли бы возникнуть проблемы. Мне на колени выпал, разворачиваясь, квадратик невесомой, но крепкой и упругой паутинной бумаги. На слегка сероватой поверхности аккуратно нарисована техническая схема. Часть чертежа была черной, часть – красной. Места особо важных сочленений и некоторые детали были вынесены отдельно и укрупнены.

– Отличная работа, – прошептал я. – Спасибо, Док.

Морфей Док родился в семье Черных магов, но собственной силой обладал незначительной и очень быстро осознал, что на данном поприще успеха не добьется при всем желании. И, будучи человеком амбициозным, он избрал другой путь. Умение совмещать магию с техникой позволило ему успешно действовать даже на поле Белых.

Он, как и я, слыл чужаком среди своих и среди чужих. Это нас и свело. Я никогда не видел его лично, но через Сеть мы общались часто. А познакомились на заочной математической олимпиаде.

Однажды я рискнул попросить его добыть мне кое-что, хранившееся в одном из самых охраняемых банков данных Белых. В общем, я не слишком рассчитывал, что он пойдет на это ради заглазного знакомого. А если и пойдет, то мало шансов, что справится.

Но он оказался лучше, чем я мог предположить.

– Вот теперь поиграем, – довольно пробормотал я, погладив пальцами браслет на левом запястье.

Браслет в виде змеи, перевившей запястье несколько раз, стилизованной настолько, что очертания ее едва угадывались, я получил несколько лет назад. В подарок. И с тех пор мечтал от него избавиться.

– Трой, время! – В дверь стукнули.

Запихав листок со схемой в карман, я едва сумел погасить слишком уж откровенную улыбку, норовившую растянуть рот от уха до уха.

Впрочем, достаточно было взглянуть на собравшихся в трапезной, как радость угасла сама собой, сменившись уже привычным безразличием.

Вообще-то здесь было красиво. Круглое помещение с потолком-сводом и камином в центре. От него разбегаются лепестками тяжелые, строгие столы. Простенки между узкими окнами обшиты деревянными панелями с вырезанной «охранной цепью».

Вроде бы мрачно, но трапезная смахивает на карусель. Может, из-за того, что в самом широком стенном проеме висит здоровенный триптих: «Подвиги Люца Птицедрева». А Люца очень любят дети…