Феликс Разумовский - Вселенский расконвой

– Все верно, склад есть, а НЗ нет, – мрачно отозвался Шамаш, вяло выругался и зверем посмотрел на Энлиля. – Если на Луну летать с бабами, то никакого топлива не хватит. На Земле ебстись у нас некоторые не могут. Гравитация, блин, им не позволяет. А может, половая функция…

– Причем тут, к богу на хрен, моя половая функция? – не выдержал, вскочил, обиделся Энлиль. – Я, что ли, один развлекаюсь с бабами? Всего-то пару раз слетал, да и то без посадки, а разговоров, такую мать, разговоров. И потом, черта ли собачьего нам теперь в этом топливе, звездолета-то нет. Непогоду переждем на гравиподушках, а лулу пусть сами думают о своей эвакуации. Все одно – их столько расплодилось, столько развелось, что отволочь всех в горы на наших планетоидах ну никакого топлива не хватит. И потом, спасение утопающих – дело рук самих утопающих, забыли, что ли, ануннаки?

Повисла нехорошая пауза. Энки внутренне радовался, Шамаш сжимал кулаки, Нинти подавленно вздыхала – не дура, понимала отчетливо, что дело принимает скверный оборот. Начнут-то, если начнут, с Энлиля, а кончат-то уж точно на ней…

Однако ничего такого страшного не произошло, Тот не дал молчанию развиться.

– Э, батенька, а вот здесь вы не правы, – добро сказал он, дружески оскалился и посмотрел на Энлиля. – Совершенно. Парение на пси-подушке – это не выход. Турбулентность воздуха будет очень высока, разразится буря невиданных масштабов, и говорить о нашей безопасности в таких условиях может только полный идиот. А вы ведь, дорогой Энлиль, не полный идиот, это каждый подзаборный пес в Ниппуре знает. К тому же в плане топлива вы совершенно правы, его теперь следует всенепременнейше беречь. А, многоуважаемый Пернатый? – И он всем телом повернулся к угрюмо слушающему Шамашу. – Наши профи как, не против?

– Ваши профи, Светильник Разума, не против, – ухмыльнулся тот. – Никакой больше эвакуации, одна сплошная экономия. Чтобы хватило самим…

Ну конечно же, не высшая математика – звездолета с его креагенераторами больше нет, Временной Канал заблокирован намертво, в кустарных условиях, на коленке топливо не синтезируешь. А значит, надо беречь то, что есть. Вернее, то, что благополучно осталось. Беречь как зеницу ока…

– Ну вот, я как всегда прав, – сразу просиял Энлиль, сел, сделал небрежную гримаску. – Ну, что там у вас дальше, Тот? Давайте, давайте, продолжайте.

Однако Тот продолжил не сразу, он был занят мыслями. Вернее, одной. Только что возникшей, о двусмысленности мироздания. Господи, и почему же это у великих ануннаков появляются на свет такие дети? Ох, верно говорят, что все хорошие качества передаются генами во втором поколении. Гм… Судя по Гибилу и Мардуку, врут, и врут самым наглым образом. Чешут языками. Брешут. Да еще как. Ох…

Наконец Тот сделал волевое усилие, бросил думать думу о кознях бытия и перешел к конкретным злободневным темам, о том о сем, об этом, о другом, о планах и перспективах на выживание. Собственно, план был один, донельзя немудреный – брать вертикальный старт. Не ждать милостей от матери-природы, дружно садиться в планетоиды и тупо кантоваться на орбите, пока стихия не выдохнется. Ну а уж потом, как ляжет карта. Один черт, другой – выхода-то нету…

Потом были прения, детали, уточнения, и наконец остался последний вопрос – как быть с Хурдонаем. С этим ядовитым хербейкским змеегадом, пригревшимся на ануннакской груди.

– Кончать его, гада, – сказал Мочегон и цыкнул теллуриевым зубом, – он всех нас подставил и глазом не моргнул, а значит, подставит еще раз.

– Кончать потом, вначале пидорасить, – с напором откликнулся Красноглаз. – Естественно, хором, само собой, злостно, как водится, на четырех костях, конечно же, двойной тягой. А то ведь кругом одни пидорасы, но тронуть их никак нельзя. Правда, ваше Маршальское Степенство? – И он свирепо глянул на Энлиля, тихонько радующегося развитию событий. – Вы как, одобряете вход моей мысли?

– Ну-с, пожалуй, мы пойдем, – с гневом отреагировала Нинти. – Этими своими гнусными мужскими игрищами развлекайтесь без нас. Собирайтесь, мамо, подымайтесь. Здесь сейчас будет непотребство. – И она напористо повернулась к Анту, так все и улыбающейся улыбкой добродетели. – Пойдемте, мамо, пойдемте.

– Э, стойте, стойте, остановитесь. – Исимуд вдруг вышел из ступора, вскочил и превратился в пламенного трибуна. – Никто отсюда никуда не пойдет… Пока не выслушает меня… Меня, старого больного хербея. Хербея, в оба глаза видевшего жизнь, отлично знающего, что есть хорошо и что есть таки в этой жизни очень плохо. Послушайте меня все, послушайте внимательно, от вас таки, я вам всем это говорю, ничего не убудет. Вот вы говорите здесь: мочить его, кончать его, делать пидорастом его. Ну да, приятнее всего убить хербея, отнять у него жизнь, порвать ему на сто лимонных долек его прямую кишку. Такое это большое удовольствие. И никто не отказывал себе в нем ни в Великую Чистку, ни в Тотальный Погром, ни в Третью, ни в Четвертую, ни в Пятую революции. А потому нас, хербеев, сейчас с гулькин хрен, совсем ничего, раз-два и обчелся. Но даже в этой жалкой горстке через одного – физик, математик, гинеколог, астроном. А сколько наш народ таки дал композиторов, поэтов, служителей прекрасного, наездников Пегаса. Да наши люди…

– Куда ни плюнь – барыги, торгаши, уроды, психи и извращенцы, – резко перебил его Шамаш, сплюнул и разом перешел на личности. – Не бери в голову, братуха Исимуд, бывают и среди ваших большие исключения. Ты вот, например, словно белая ворона. То есть ворон. То есть, я хотел сказать, орел…

– Ладно, – в корне зарубил пернатую тему Тот, тяжело вздохнул, пожевал губами. – Думаю, дело здесь не в крови, думаю, дело здесь в самом ануннаке. В общем-то неважно, кто ты, важно, и это главное, какой ты. А психов, извращенцев, сволочей и гнид куда как достаточно в любом народе. И кстати, о крови. – Он кашлянул негромко, весомо замолчал и выдержал рассчитанную паузу. – Ее, я думаю, еще прольется немало. Всякой. И ануннакской, и хербейской, и человеческой тоже. А на цвет совершенно одинаковой – красной… В общем, предлагаю Хурдоная отпустить. Пусть катится с концами с глаз долой. Все одно, бог не фраер и правду видит, так что каждый получает то, что заслужил. Я сказал. Дополнения? Возражения? Вопросы?

В его маленькой фигуре было столько силы, в тихом голосе столько твердости, а в короткой речи столько мудрости, что вопросов и возражений не нашлось.

– Ладно, хрен с ним, простим гада, – через губу, как сплюнул, изрек Мочегон. – Руки будут чище. И болт тоже.

– Лады, нехай канает, – ощерился Красноглаз. – Все одно, пидораст, даром что не пробитый. Такой еще напорет косяков, наделает форшмаков. Надеюсь, мы не увидим.