Михаил Тырин - Отраженная угроза

Внизу выяснилось, что информация отправлена всего лишь для отчета, как и положено по правилам, а с дикими животными компания прекрасно разобралась сама. Однако хозяин был просто поражен отзывчивостью и оперативностью федеральной полиции, которая так быстро и так просто примчалась по первому же сигналу.

Чтобы компенсировать бойцам напрасные хлопоты, он устроил им королевский прием, включив в программу прогулку на своей яхте.

Вот тогда-то Сенин и свихнулся на мореходстве. Что-то в этом было волшебное — слышать плеск волн, чувствовать мерное покачивание, вдыхать живой воздух, зависеть только от ветра и ни от чего больше. Возможно, это был просто очень резкий контраст с гулкими железными коридорами космических кораблей, ревом и скрежетом, от которых закладывает уши.

Так Сенин узнал, ради чего ему стоит жить. Он понял, что никогда не ощутит себя полноценным человеком, если не подарит себе возможность в любой день и час вставать на скрипучую палубу и уплывать прочь — в прямом и переносном смысле. И он почему-то был уверен, что Элиз полностью разделит эту его странность. В конце концов, на ее век тоже хватило железных коридоров и рафинированного воздуха.

У входа в палатку зашуршал снег, и Сенин поспешно спрятал каталог в ранец. Он не хотел ни с кем делить свою сокровенную мечту, словно она от этого уменьшалась в размере.

Валенски принес банки с комплексными обедами и неторопливо выдернул из каждой чеку разогрева.

— Люблю простую походную пищу, — сказал он. — Знаешь, почему? Она настоящая. Вот лежит у тебя такая банка в багаже, и знаешь — у тебя есть еда. А на Земле можно потратить кучу денег, забить холодильник, и всё равно у тебя не будет еды. Так всё как-то странно. Приходишь в огромный супермаркет, полки ломятся от всякой всячины, а взять нечего. Всё какая-то чепуха, а не еда.

— Не знаю, — вяло отозвался Сенин. — Я по супермаркетам не хожу, у меня везде было гособеспечение.

— Тебе повезло. А там встанешь перед прилавком и будешь долго думать, чем тебе питаться всю неделю — хлебцами для гипертоников или хлопьями для диабетиков. Там любой товар с какой-нибудь добавкой. Витамины, микроэлементы, даже транквилизаторы и антидепрессанты! Можно подумать, что ты в большой аптеке.

— Так это, наверно, хорошо, — пожал плечами Сенин. — Полезно.

— Полезно есть простую еду, в которой и так имеется всё необходимое. А питаться воздушным рисом, напичканным эссенциями и химикатами, — на этом долго не протянешь.

— Живут же люди, и ничего.

— Они живут, а ты — не протянешь. У них жизнь другая. Им уже можно, мне кажется, по утрам питательный раствор в кровь вводить, и им этого хватит.

— Ну, придется и мне к раствору привыкать, — кисло усмехнулся Сенин.

Он не считал, что это та проблема, над которой сейчас стоит ломать голову. Земля казалась ему тихим уютным местом, где он будет бездельничать, гулять по живописным паркам в обнимку с Элиз, ловить рыбу ручным способом (рассказывали, что это отменное удовольствие), находить друзей и наслаждаться легким общением. Ну, и яхта, конечно.

А еще Элиз всё время твердила про ребенка. К этой мысли Сенин подходил с осторожностью. Умом он понимал, что ребенок — нечто необходимое, почти обязательное, без чего не бывает семьи. Но плохо себе представлял, как это может быть — произвести на свет живое существо, которое подчинит себе всю твою жизнь. Зачем это? Какая в этом радость? Пусть детей растят другие — мало ли кругом народа?

Одним словом, сейчас Сенина совсем не волновало, что он будет покупать в супермаркете. Гораздо больше его тревожил день сегодняшний. И завтрашний. И еще чертова пропасть дней, которые он проведет в этом гнусном месте.

На следующее утро Сенин горько пожалел о своей лени. За время его импровизированного самовольного выходного на поселении произошли долгожданные изменения.

Укрывшись, как обычно, в кустах и наведя стереотрубу, Сенин увидел, что в километре от периметра появился несуразный палаточный городок. Там были люди — они иногда бесцельно шатались взад-вперед, но в основном отсиживались в палатках.

Выглядело всё это абсурдно. Зачем, спрашивается, отселять людей из поселения и совать их в полевые палатки когда в поселении полно свободных помещений, теплых и удобных?

Можно было подумать, что некие лица решили отделиться и зажить самостоятельно, по своим законам. Такое случалось, но не в таких молодых мирах.

Сенину пришла в голову другая мысль. Может быть эти люди не хотят жить рядом с грибницей? А что из этого следует? Только одно — главная тайна «мочалки» перестала быть тайной. Либо бойцы открыли обществу глаза, либо общество само как-то догадалось.

В это утро Сенин просидел в своей засаде гораздо дольше обычного. Но так ничего и не прояснил. Валенски тоже пожимал плечами. Окончательно замерзнув, Сенин, хмурый и донельзя озадаченный, вернулся в лагерь. Некоторое время размышлял, сообщить ли на рейдер об увиденном, но решил с этим делом не спешить.

Они пообедали, затем, как водится, выехали на природу. Сегодня Валенски попросил отъехать подальше от их лагеря, он искал какое-то редкое растение, которое упоминалось в отчетах разведчиков. Сенина мало интересовали растения, он попробовал было подремать в кабине, но в сон не тянуло. Тогда он занялся прослушиванием эфира. Впрочем, и это занятие было бесплодным.

На обратном пути, когда до их лагеря оставалось минуты три езды, он вдруг остановил машину и выключил двигатель.

— Что? — озадаченно посмотрел на него Валенски.

— Не знаю, — сказал Сенин. — Что-то не то.

Лес был другим. Изменилось нечто неуловимое, ускользающее, познаваемое только загадочным шестым чувством.

Лес утратил свое вековое безмолвие, словно в стоячую воду бросили камень и нарушили древний порядок вещей.

— Здесь кто-то есть, — сказал наконец Сенин.

— Почему?

— Не знаю. Чувствую.

Валенски некоторое время молчал, не отрывая недоуменного взгляда от Сенина, потом вдруг как будто что-то толкнуло изнутри.

— Это он, — сказал биолог. — Он нашел нас.

Сенин прекрасно понял, о ком говорит напарник. В груди что-то неприятно зашевелилось.

— Дальше идем пешком, — сказал он. — И тихо!

Затвор автомата неприлично громко клацнул в застывшем морозном воздухе. Детектор движения Сенин доставать не стал, сейчас он больше полагался на слух и зрение.

Они осторожно продвигались, стараясь поменьше хрустеть предательским ледяным крошевом под ногами. Пришлось попетлять — кровожадный колючий кустарник то и дело перекрывал путь.

Валенски абсолютно не понимал логику действий Сенина, он не знал, почему тот внезапно останавливается, меняет ни с того ни с сего направление, прислушивается, подолгу смотрит куда-то, не шевелясь и почти не дыша.