Владимир Прасолов - Чеченский этап [litres]

Петька сначала хотел, видимо, возразить, но, подумав, кивнул, согласившись.

– Понял, Кольша, когда мне выходить?

– Как только этих нащупаем, поймем, куда они идут, так и ты рванешь до поселка. А мы их пасти будем, куда они от нас денутся.

– А где они сейчас?

– Вон за той сопкой. – Кольша показал рукой.

– Завтра мы их нагоним, так что сушитесь – и спать.

– Добро.

Рано утром они поднялись, попили чаю и двинулись. Через полчаса Кольша показал следы беглых. Ходить они скрытно умели, но глаз таежника безошибочно определял малейшее изменение в естественной таежной среде. Там веточка надломлена, трава примята, мох сорван, – все видно, только видеть уметь надо. Кольша умел. Ну и Арчи, конечно. Как только вышли на след, вздыбилась холка у пса. Не по нраву ему пришлись эти люди, пес все понимал. Он своей собачьей чуйкой определил сразу – страшные звери перед ним, в облике человечьем. От них смертью пахло, и запах этот он ни с чем перепутать не мог. Потому шел впереди хозяина, не отрываясь далеко, не теряя его из вида. К вечеру Кольша заметил дым костра.

– Ну вот, мы их и догнали. Тихо, парни, я один пойду гляну, вы пока вон туда, за увал, поднимитесь и ночлег готовьте, только без топоров, – улыбнулся Кольша.

Фрол с Петькой ушли, а Кольша с Арчи осторожно стали спускаться по склону туда, откуда несло дымком костра. Кольша приказал Арчи идти сзади, и тот нехотя подчинился. Когда Кольша лег и пополз, пес тоже прижался к земле. Кольша погладил его и жестом приказал не двигаться. «Как он все понимает?!» – думал Кольша про своего пса, медленно подползая ближе к стоянке зэков. А это были они. Большой костер пылал, вокруг на жердях было развешано белье. Сушились, видно, под дождем промокли. Кольша пригляделся. Двое спали на настиле у костра, один подкидывал в костер и поправлял одежду. Кольша вернулся к своим.

– Все, Петька, давай в поселок, дуй что есть мочи. Они завтра пойдут, скорее всего, вдоль реки, там берег чистый, сосняк. К вечеру спустятся к реке Вельмо, а там куда дальше, я не знаю. Надо милиции объяснить про наш план, скажи, что они вооружены. В общем, мы за ними пойдем, и мы их не упустим. Все понял?

– Понял, ну так я пошел?

– Иди, Петя, иди.

Петр быстро собрался и, пожав обоим руки, пошел в обратную сторону. До ближайшего поселка было не меньше сорока километров.

– Вы это… на рожон не лезьте.

– Иди, Петя, веди на Вельмо милицию, там встретимся.

Вскоре его шаги затихли. Фрол с Кольшей решили по очереди наблюдать за движениями беглых.

– До утра не уйдут, а рано утром мы их пуганем чуток, чтобы поесть не успели. Пущай гуляют натощак, – сказал Кольша.

В низинке у костра спали Шрам и Клещ, Туз дежурил. Они весь день шли, попали под ливень и насквозь промокли. Теперь вся их уже изрядно потрепанная одежда сохла у костра, который поддерживал Туз, благо бурелома было навалом. Он ломал сушняк и складывал ближе к костру, а потом садился около огня и подкладывал в него, не давая потухнуть, но и не позволяя сильно разгораться. Уже две недели, как они были в побеге. За это время ощущение эйфории свободы прошло. Реальность жизни была проста, каждый день надо было что-то есть, пить и как-то спать. При этом нужно было идти, каким-то образом отбиваться от немыслимо кровожадных комаров и лютой мошки, которая просто не давала дышать, забивая ноздри, попадая в рот и глотку. Мало того, она, эта мелкая пакость, попадая в глаза, кусала веки, и в результате они, распухая, почти не открывались. При всем при этом дожди радовали, поскольку летающие кровопийцы исчезали, но дожди мочили одежду, и самое плохое – мочили под ногами почву, которая становилась скользкой. Идти по мокрой тайге очень тяжело. Уже сколько раз каждый из них падал, наступив на валежину или поскользнувшись на покрытых тонким лишайником валунах. Пока обошлось без переломов, но тело у Туза уже болело непрерывно, болело так, как болят зубы. Он терпел и видел, что так же плохо и его корешам. Жратва кончилась еще позавчера. Варили собранные по пути грибы, их было много, но от них уже воротило. Усталость накопилась и брала свое. Шли до ручья и вышли к хорошему месту. Осмотревшись, решили остановиться здесь на несколько дней, небольшой ручей с чистой водой и, главное, продуваемый ветром берег. С утра наметили построить шалаш, обсушиться, отоспаться, поохотиться – несколько раз видели зайцев. А пока просто разожгли костер и завалились спать, по очереди. Туз прикинул, скоро совсем стемнеет, и он поднимет дежурить Клеща. Нанизав на тонкую березовую веточку несколько найденных вечером шляпок маслят, он медленно обжаривал их на углях. Они шипели, выбрызгивая из себя сок, и, постепенно покрываясь тонкой корочкой, прожаривались внутри. Он смотрел на языки пламени, и в его глазах стали возникать какие-то неясные образы. Туз внезапно понял, что он на мгновение заснул. Веточка с грибами вспыхнула и, быстро перегорев, упала в угли. Чертыхнувшись, Туз встал и пошел к ручью. Он умылся холодной водой и вернулся к костру. Небо тем временем очистилось от туч и было усыпано тысячами ярких звезд. Странно, но он почему-то совершенно расхотел спать; подстелив лапника, он лег на спину и смотрел на звезды. Когда-то, очень давно, он, совсем еще мальчишка, так же, только в родном селе, лежа на стогу в душистом сене, смотрел в звездное небо. Тогда он мечтал поскорее вырасти, чтобы быть взрослым. Чтобы можно было курить табак, пить горилку и щупать девок, как его старший брат Грицко. Он часто подглядывал за братом, когда тот приводил с гуляний дивчин и что-то такое с ними делал на сеновале, отчего те и стонали, и смеялись, а он был всегда доволен и весел.

Брат как-то заметил его любопытный взгляд. «Расти, братка, все у тебя тоже будет – и любовь, и баловство веселое, взрослей скорей», – сказал.

Вот он и мечтал поскорей вырасти, и вырос. Только на любовь у него времени уже не оказалось. Брата убили в пьяной драке. Поспорил на гульбище он с односельчанином, Якубом, местным плотником, ляхом, что выпьет с ним литр горилки и пройдет вприсядку два круга. Выпил, пошел по кругу, и уже на второй круг выходить начал, как кто-то из друзей Якуба подставил ему ногу; споткнувшись, брат упал и проиграл спор, но его друзья видели, что это было нечестно, и вступились, завязался спор. Кто-то кого-то первый ударил, и понеслось. А когда драка унялась, Грицко лежал посреди поляны неподвижно, и горлом у него шла кровь.

«Ляхи Грицко убили!» – кричала Оксанка, пытаясь поднять безжизненное тело своего любимого. Это навсегда засело в памяти Туза. С тех давних пор возненавидел он ляхов, так называли поляков на его родине. Отец его, Астап Михайлович, выпивши, выходил на улицу в селе, брал его на руки и показывал на дома, где поляки жили: