Владимир Прасолов - Чеченский этап [litres]

Поисковый отряд управления НКВД, прибывший в их деревню по первому снегу, обнаружил брошенный дом и два начатых сруба. Никаких следов пребывания людей и пропавшей следственной группы обнаружено не было. Старший группы, лейтенант НКВД Ефремов, предположил, что староверы, вероятно, давно покинули деревню, и следственная группа могла продолжить их поиск, пойдя по их следу. Но где ее теперь искать, следов под снежным покровом обнаружить невозможно. Было принято решение вернуться, поскольку возможности оперативного поиска на данном этапе были исчерпаны полностью. Оставалось только ждать весны. Почти месяц поисков в доступных смежных районах тоже ничего не дал. Так они и остались пропавшими без вести. Поглотила тайга их тела бесследно, как и память о них.

Долго, очень долго лежало золото в тайнике на скале, высоко стоящей над Енисеем, там, где и оставил его Кольша, возвращаясь из забайкальской тайги. Что ему будет, время не страшно для этого металла. Кольша помнил о нем, но вернуться в те места в первые несколько лет после ухода из брошенной родной деревни возможности не было никакой. Несколько золотых монет Кольша хранил на черный день, но так и не воспользовался ими. Помнил совет той женщины, что продала ему когда-то плоскодонку в деревушке на Енисее. Время шло в работах и заботах, не до золота было припрятанного. Варвара один за другим рожала сыновей, жили тайгой и огородом, все шло своим чередом вдали от мирских сел и городов, от событий, происходящих в том мире, который они, в последний момент спасая свои жизни, покинули.

Кроме помогшего им в тяжелые дни Григория Ильича Симношвили, они ни с кем связи не поддерживали. Просто не с кем было общаться, не осталось на земле ни родственников, ни друзей у Кольши, кроме тех, кто рядом был. В староверское село, куда они перебрались с монашеского скита, они поселились, назвавшись другой фамилией, и, когда через шесть лет туда приехали представители власти, их, как и многих, просто переписали поголовно, а потом выдали паспорта. Они только тогда и узнали, что недавно умер Сталин и по стране прокатилась волна амнистий. Попали под амнистию и многие староверы, содержавшиеся в лагерях. Они были реабилитированы. Выжившие возвращались в родные места, восстанавливали брошенные деревни, власть им не препятствовала, закрывая на многое глаза. Даже партийные вожаки местного разлива прятали глаза, понимая, что зря этим добрым и трудолюбивым людям жизнь ломали.

Кольша не хотел теперь возвращаться в свою деревню, на новом месте уже и обстроился, и тайгу узнал. Степан вырос, Елена замуж вышла, все родными за эти годы стали, все рядом. Вместе оно легче жить и веселей. Иногда Кольша, охотничая осенью, выходил на ручьи и чувствовал сияние золотоносных жил, видно, передал ему эту удивительную способность тот погибший у него на руках старатель. Он не пользовался этим даром. Не было в том надобности до поры, но однажды необходимость в том возникла. Не для себя, для других.

По весне пятьдесят шестого года в деревню приехало много народу, в основном освободившиеся из лагерей мужики. Община принимала своих, помогали чем могли, но запасов было мало, а люди прибывали и прибывали. Местная власть хоть и давала во многом поблажку, но лес на строительство перестал быть бесплатным, за все надо было платить, а как добыть деньги в тайге. Тут и пришла мысль давняя в голову Кольше. Предложил он нескольким толковым мужикам артельно золотодобычей заняться. Двое сразу согласились, они в Дальстрое, на Колыме, в лагере золото мыли, знали уже это дело. Еще четверых взяли в обучение, а ручеек не так далеко от деревни золотоносный Кольша давно приметил. Туда и привел людей. Неделю готовились к замыву, соорудили запруду, приспособили железную бочку под бутару, попробовали и, увидев золотой шлих, уже не останавливались почти два месяца. Шли узко, только по жиле, которую показывал Кольша. Мывшие золото на Колыме качали головой от удивления.

– Цены б тебе там не было, Николай, – говорили. – Там от нормы жизнь зависела, а норму дать не каждый раз удавалось. Из забоя после двенадцати часов каторжного труда не выпускали, пока нормы нет. Падали люди от усталости, а содержание низкое, кубы ворочали ради десятка грамм. Жаль, не было там такого, как ты, сколь мужиков бы уцелело. Как ты это чуешь?

– Сам не знаю, – улыбался Николай. – Просто вижу, куда жилка ведет, и все.

Мыли золото, пока ручей льдом не перехватило. Николай единогласно старшим был избран, он и хранил золото намытое, и учет вел. В основном песок золотой, но попадали и самородки. Взвесили, посчитали, почти пять килограммов. Разделили поровну, хотя мужики готовы были Николаю долю прибавить. Отказался он наотрез. Намыть намыли, но как это золото в деньги обернуть? Знал Николай про скупку, что в райцентре была, магазин, где за золото можно было продукты и вещи разные, нужные в хозяйстве, купить. Туда когда-то он, через Симношвили, самородки от старателей погибших отправил. Капканами и оружием добрым да припасами обзавелся. Но давно это было, и с Симношвили связи пару лет уж нет. Может, уехал грузин на родину свою после смерти вождя народов? Решили золото пока припрятать, а Николай взялся съездить аж в Красноярск, разузнать, как выгоднее золотом распорядиться, чтобы деньги за него получить или лес на строительство. Так и сделал.

В конце ноября, по окрепшему уже льду реки, уехал он со Степаном на розвальнях из села, оставив Варвару с тремя сынами в просторном теплом доме. Поцеловала его жена, как всегда, страстно и нежно. Шепнула на ухо тайные и теплые слова, и уехал он со спокойной душой и любовью в сердце. Через неделю уже был он в краевом центре на огромном рынке, что на Покровской горе раскинулся. Торговали здесь всем, что представить себе можно было. От солдатских шинелей, пробитых осколками снарядов, до ковров персидских, украшавших раньше, наверное, купеческие дома местных богатеев. Богатеев не стало, а дома их остались, реквизированные в пользу трудового народа. Растащил после революции трудовой народ из домов барахло, и вот теперь нет-нет да и всплывали на рынке то часы золотые именные, то статуэтки фарфоровые тонкой работы, а то и червонцы золотые царской чеканки. Из-под полы, конечно, но и оружие боевое можно было на этом рынке купить. Надо было знать, к кому обратиться, а Николай не знал. Побродив по торговым рядам, он вернулся к лошадям, где, зарывшись в медвежьи шкуры, спал Степан, ожидая его. Растолкав парня, Николай решил перекусить и, постелив полотенце, выложил на него хлеб, лук, кусок солонины. Не успели они приступить к пище, как к ним подошла седая цыганка. Ей было много лет, судя по лицу, сплошь покрытому морщинами, но черные глаза ее ярко и молодо блестели, как и золотые зубы, которыми был полон рот. Она остановилась напротив и спросила: