Денис Тимофеев - S-T-I-K-S. Человек из Пекла. Книга 2. Часть 3.

Быстро подняв отца на руки, как любимую женщину, Пекло, да он и не весит ничего, Дима понёс отца с Черноты, оставляя за собой дорожку из крови, быстро "спекающейся" в стеклянные осколки.

Перенеся отца на землю, Горец стонал, Дима метнулся к рюкзаку, оставленному за Домом, вернулся, распотрошил его, нашёл подсумок с медикаментами. Спек, это первое. Шприц с белой жидкостью оказался в руке. Горец быстро терял кровь, раны страшные, особенно на ногах. Без раздумий, содрав с груди полуистлевшую тряпку, воткнул иглу в сердце. Прошло несколько секунд и Горец глубоко вдохнул, с хрипом, словно вынырнул из воды.

- Серпы...

- Позже. Терпи! - Медоед прижал отца к земле и принялся обрабатывать его раны. На краях оставались кусочки стекла, пришлось наживую соскабливать их Крюком. Действовал по наитию, хотя и проходил у Мятного краткий полевой курс медицины. Давно, правда, но воспоминания сами-собой всплыли из памяти. Работал быстро и спустя полчаса уже обматывал бинтами чистые, залитые биогелем раны. Ещё не мешало обмыть отца полностью, но это позже, пусть в себя придёт сначала хотя бы немного.

Горец уснул, спек уже перестал действовать. Дима устало огляделся. Здесь почти ничего не изменилось, только травой всё поросло, да стёкла окон Дома пылью затянуло.

В Доме тоже всё было так, как и помнил Медоед с того последнего дня, когда находился здесь. Отец, до странности, ничего не тронул. Пустой холодильник, рядом только несколько палетов с бутылками воды, один из которых Дима использовал, чтобы промыть раны отца. Надо смотаться на ближние кластеры, еды натаскать, отцу много понадобится...

***

Пекло.

Дом.

Три дня спустя.

Первые сутки Дима почти не отходил от Горца, сидел рядом, держа за здоровую руку. Отец, в основном, спал. Иногда во сне бредил, вскрикивал и просыпался, найдя взглядом Диму успокаивался и крепче сжимал его руку, словно боясь остаться один, снова потерять. У Димы сердце кровью обливалось, когда он смотрел на отца. И в голове тяжкие мысли и переживания, которые не выбросить и не отгородиться. Поговорить пока не удавалось. Горец был слишком слаб. Медоед скормил ему все свои припасы. Найденные в Доме консервы использовать не стал, половина банок вздулись, а остальное и проверять не стал, выбросил на Черноту.

На второй день Дима-таки решился оставить Горца и ушёл на ближайший городской кластер за едой. Потратил на это половину дня, но задачу выполнил. Отец так и спал. Это хорошо, думал Дима, смотря на него и внутри всё сжималось. Идиот, думал парень про себя, какой же он дурак... зачем ушёл тогда, после смерти мамы. Мог ведь и слова найти нужные, успокоить, не дать отцу скатиться в то безумие, на которое он себя обрёк... да, пришлось бы тяжело, но они бы остались вместе и вместе бы пережили эту страшную потерю.

Отца Дима обмыл вечером, когда менял повязки, потратил на это почти всю воду. Кое-как подстриг ему волосы. Бороду трогать не стал, сам потом побреется, когда восстановится. Или оставит, не это важно, главное, чтобы в себя пришёл. Исхудавшее, в шрамах, тело Горца привело сына в ужас. Еще и раны эти... слёзы сами-собой наворачивались...

На третий день раны Горца почти полностью закрылись розовой, тонкой ещё кожей. Спасибо его бешеной регенерации и имевшемуся у Димы запасу чёрного жемчуга, которого, однако, могло и не хватить. Еду тоже почти всю Горец и съедал. Надо снова идти.

Наконец, начали полноценно разговаривать, первые дни это был неуверенный обмен фразами. Когда отец полностью всё осознал, осознал себя, самое главное, ему стало жутко стыдно за своё состояние и беспомощность, что сын, как квочка, хлопочет над ним. Дима за эти дни и сам немного похудел, все запасы на отца уходили, да и нервов сжёг изрядно.

- Сын... - обратился он однажды к Диме, когда тот вынес его на улицу. Сам горец ещё ходить не мог, не держали ноги, мясо под кожей только-только нарастать начало, про пальцы и говорить ещё нечего, уродливая культя вместо кисти. - Тебе отдохнуть надо. И поесть самому плотно.

- Успею ещё. Надо в город за припасами. Завтра думаю сходить. Тогда и поем, плотно.

- Ты изменился. Очень.

Дима чуть усмехнулся, посмотрел вперёд, на опушку леса за Чернотой. Близнецов, кстати, уже давно не было. Они ушли спустя час, когда Дима закончил с ранами отца. До того времени они безмолвными столбиками стояли метрах в пяти от них, на мёртвой земле. Когда Дима закончил с ранами, они прощёлкали что-то и "провалились", уйдя в другую плоскость, на более высокие метрики мира.

- Изменился. Все мы изменились... - невесело ответил сын.

- Расскажи, что было?

- Мало хорошего, пап.

- Мы не святые.

Дима снова усмехнулся, взглянул на Горца. Глаза его наливались жизнью, с каждым часом он восстанавливался всё больше, а переживания сына утихали, самое опасное время миновало. По сравнению с тем призраком, которого Медоед нашёл, сейчас отец выглядел почти нормально. Во сне, правда, всё ещё продолжал бредить, звал его и Сойку или угрожал всех убить и всем отомстить.

- Сейчас. Чай принесу.

Медоед ушёл в дом, а Горец задумался, в который уже раз. Что же случилось? Как так вышло, что они потерялись, обезумели и разошлись? Сейчас Горец с содроганием вспоминал те дни и месяцы, прошедшие, словно в пелене, в крови и безостановочной рубке... он сам будто стал таким же заражённым, голодным до крови и убийств. Отомстить, кому? Тех тварей, убивших Сойку, он так и не нашёл, хотя и убил с десяток Иных за всё это время. Где-то здесь у дома он зачем-то закопал жемчуг, когда вернулся. С десяток шариков в тряпице. Раз уж Улей так распорядился и он не умер, надо входить в режим приёма. Почему, кстати, не умер, на Черноте ведь провёл не меньше трёх дней, задал он себе вопрос.

Вернулся сын, с парящими чашками в руках. Присел рядом.

- Рассказывай, сын. Знаю, есть что рассказать.

И Дима начал говорить. Начал с того самого момента, как ушёл, убежал...

Проговорили до самой темноты. Отец выспрашивал обо всём, обо всех деталях. Ему было интересно всё, каждый аспект и любая мелочь. Посмеялся моменту с гранатой в гостинице на Малине у муров и ещё десятку забавных случаев. И он, что самое главное не осуждал, не кривил лицо, когда сын описывал свою жизнь среди бандитов. Даже в эмоциях не осуждал, Дима это тоже ощущал. Они оба сейчас были полностью открыты друг другу. И Медоед испытывал огромную благодарность за это, хотя и ждал осуждения, понимая прекрасно, что вёл тогда отнюдь не лучший образ жизни. И Горец, слушая сына, казалось и сам переживал все те эмоции, ту боль, которую пришлось испытать и те радостные моменты, которые скрашивали извилистый и довольно трудный жизненный путь Димы.

Спрашивал Горец и про эмпатию, Медоед показал отцу и даже передал весь "алфавит". Удивительно, но Горец "принял" его разом и спустя какой-то час, Дима "принял" первый мысле-образ, простенький, но всё же! И с этого момента Медоед начал дублировать рассказ и мысле-образами, которые гораздо информативнее слов. Повествование после этого довольно-таки ускорилось. Дима даже удивился, ему самому немало времени понадобилось, чтобы освоить этот "язык". А отец вот так, с ходу понял, что к чему.