Руслан Михайлов - Инфер-3 [СИ]

А мы полезем в очередную глубокую дыру.

Разжевав пару солевых таблеток, я запил их вторым коктейлем и, позволив себе посидеть несколько минут и тупо поглядеть как в грязи трахаются два жука, заставил себя подняться.

Время нырять…

Я первым выбрался на влажный край бетонной платформы. Бегло оглядевшись, побежал от края, таща за собой тонкий, но прочный трос. Под ногами чавкало, хлюпало, пищало и умирало — живности тут хватает, а бегу я примерно по двухсантиметровому слою воды покрывающему пол.

- Есть!

Остановившись, я бросил трос и зашагал обратно, шаря вокруг себя фонарем и составляя мысленную карту местности. На воде плясали головы привязанных к тросу гоблинов, Каппа уже выбирался на платформу, чуток от него отстал Хорхе.

Мы внутри.

Поведя фонарем, я уткнулся лучом в высокий темный бок покрытый. Пятно света пробежало несколько метров вверх и замерло на мрачном бугре затихшей на мелководье громады. Два голоса прозвучали одновременно — Хорхе и безымянного сурвера.

- Подлодка — с трудом улыбнулся серый от усталости мокрый боец.

- Россогор! — сурвер ткнул в рубку накренившейся на один бок подводной лодки — Россогор!

Не отреагировав, я отвернулся, прошелся лучом по залитому воду полу — а вода ведь постоянно прибывает, но и уходит куда-то постоянно — я нашел сухое место дальше от воды и зашагал туда.

Как же я сука устал.

Не хочется думать даже о следующем шаге. А думать и не надо — главное его делать. А затем еще один…

Что там говорила та сука Сольпуга? Она собиралась достать меня даже если я окажусь на Рэмбулане Эйт? Голова в тумане. Мысли даже не разбегаются — они просто сдохли, наполнив череп и безмолвной туманной вонью, похожей на вонь давно не леченных гнилых зубов.

Скребя сталью по бетону, я наконец-то дошел.

Отдых…

Мне нужен долбанный отдых… совсем чуток…

Молча ткнув пальцем в место будущего лагеря, я приткнулся к стене, прохрипел Каппе почти невнятное «отыщи выход энергии» и отрубился, едва успев приглушить системы экзоскелета.

Когда он очнулся и, застонав, вяло шлепнул себя по обожженной кислотным или щелочным — хрен разберешь — песком, то явно не ожидал, что столь легкий шлепок вызовет столь дикую боль.

Да… Эти песчаные ожоги коварны. Здесь много кто лишился ног, рук и жоп. Много кто потом сдох от безумной боли, токсикоза, потери почти всей кожи и неприживаемости новой искусственной шкуры в бесплатных больницах, где печатающие органы принтеры столь же дерьмовые, как и доктора. Песок обжигает быстро, но первые секунды он как бы варит и обжигает кожу и мясо под ней, но как-то умудряется не затрагивать нервные окончания. Когда же и до них доходит очередь, то сначала жертва ощущает только легкое покалывание или даже щекотку — например, будто по щеке бежит какая-то букашка. Так и хочется себя шлепнуть по щеке, чтобы раздавить гада.

Он шлепнул.

И теперь с воем катался по расстеленному поверх песка листу толстого полиэтилена.

С нехилой задержкой прилепленная к его шее гражданская аптечка наконец-то изучила кровь своего постоянного пациента и наконец-то вколола ему нехилую долю быстродействующего обезбола. Одновременно аптечка испустила в эфир сигнал бедствия, на всех доступных ей частотах вопя, что человеку срочно нужна медицинская помощь. Вышлите бригаду! Тогда же аптечка — я хорошо знаю протоколы и алгоритмы действий таких устройств — вколола пострадавшему точно выверенную дозу средства, что должно было погрузить его в мягкий сон. Во сне не больно, да? Конечно, такие протоколы и такие средства доступны только дорогим аптечкам. И их безмолвные крики о помощи слышатся полицейскими и медицинскими сканерами в первую очередь. Еще минута — и сюда опустится медицинский флаер с умелой бригадой на борту. Они спасут богатенького… нет, не спасут. И флаер не опустится в отравленные обжигающие пески, что омываются столь же ядовитой пересоленной водой. И средство, что было вколото чуть притихшей жертве было лишь слабым успокоительным — оно не отрубит пациента, а просто уберет истерию. И запас этого средства невелик — он уже кончился. Я хорошенько прошелся по содержимому аптечки, похожей на костяной незамкнутый шейный обруч, что был сделан на заказ в очень дорогой фирме и точно по размерам этой холеной тонковатой шейки.

Сидя в инвалидном гусеничном кресле, я терпеливо ждал, опустив руки на подлокотники и лениво наблюдая за мучительной агонией камбалы, что вяло дергалась у левого колеса кресла в трех сантиметрах от воды, которую покинула добровольно. Эта рыба одна из тех, что очень неприхотлива. Может жить даже в столь неглубокой пересоленной воде и довольствоваться полным дерьмом вместо еды — хотя этот и без того живучий вид был дополнительно подкорректирован учеными, чтобы повысить шансы на выживание и не прервать хотя бы эту пищевую цепь. Ну и заодно чтобы не лишить последнего источника белка тех двуногих нищебродов, что как-то пытались выжить на этих некогда плодородных землях, что превратились в еще одни токсичные пустоши. Из красивого тут остался только шум недалекого океана — что с каждым днем подступал все ближе. Слышит ли этот звук умирающая камбала? Хотя, судя по слезающей с нее шкуре и по уже сваренным слабой кислотой глазам ей сейчас не до щемящих сердце звуков, да, рыба?

Когда затихший и по-прежнему нихрена не понимающий ушлепок снова разлепил глаза, первое что он увидел, так это подыхающую камбалу перед своим лицом. Чуть шевельнув креслом, я наехал траком на дергающуюся рыбу, давя ее и разбрызгивая отравленную полужидкую плоть.

- Иисусе! — отпрянувший ушлепок резко пришел в себя, вскочил, закрутился на месте — Иисусе! Что за сучья хрень? Где я?!

Я молчал и слушал океан.

Как давно я последний раз так спокойно наслаждался звуками своего детства? Этот неумолчный мерный звук спокойного исполина, наносящего волнами удар за ударом по подножию моей родной башни-небоскреба… Эдельвейс… дом милый дом. Одна из пяти башен — первых башен. Башни с ничего не значившими тогда для меня именами, хотя я много раз видел эти пять разноцветных небоскребов на стенных мозаиках на многочисленных наших лестничных площадках. И я знал имя каждой из пяти башен. Они были первыми и сначала их все хотели назвать на «А». План был частично осуществлен: Адонис. Астильба. Альба. А потом вдруг разрешили голосовать будущим жителям оставшихся башен. Ну… а на первых посрать — тех, кому выбора не дали. Так вдруг появился Эдельвейс. И что там еще? Ах да — гордая Вальдштейния. Плоды первых экспериментов с подобными рвущимися в небо муравейниками, что в теории должны были сами себя обеспечивать всем необходимым на девяносто процентов. Еще одна глупая сказка, что так и не стала реальностью. Хотя… уже во времена упадка, когда Эдельвейс был уже официально заброшен и оказался на мелководье наступающего по всем фронтам океана, когда там родился и начал дышать я… вот тогда наша небольшая община обеспечивала себя всем необходимым даже не на девяносто, а на сто процентов… У нас просто выбора не оставалось — на нас всем было посрать. Времена, когда наши предки сделали чудные открытия — если болит голова, то в аптеку не сходишь. Терпи. Или долбанись гудящей башкой о стену и отрубись. Хотя были еще народные средства вроде трехсот грамма трижды перекрещенного и в три глотка выпитого самогона. Вроде как помогало…