Степан Уранов - Предатели

— Охереть! — смотря на весь этот ужас, протянула Эмелина.

Не выпуская из рук револьверный гранатомет с пустым барабаном, она услышала голос командира октопусов.

— Если бы рядом не было чужого биоматериала, он бы вновь восстановился, — произнес Мора. — Обрел бы ещё лучшую форму и стал намного мощнее.

— Охереть, — протянула вновь красавица. — Я так…

Договорить ей не дал глубокий разрез на горле. Красавица пыталась сжать ужасную рану, прижать, соединить ладошками. Рухнув на колени, она смотрела умоляющими красивыми глазами на Хосе не понимая почему он с ней так поступил.

— Не надо на меня так смотреть, — произнес Мора не смотря уже на неё. — Ты пушечное мясо. Ты увидела много лишнего. Мы идем к успеху и свидетели нам не нужны…

Продрав пьяные глаза и пнув с дивана пустую бутылку и резиновую вагину, Лихой всмотрелся в стоящего в дверях посыльного «тигров». На пацане вонючий, засаленный пуховик. «Li Zhan Kong» вышито вместо «The North Face».

— На хер пошёл, демон! — проорал посыльному татарин.

— Холосо! Вставайа, да, — улыбался юнец. — Квай, здетта! Тонг, она тама!

— Съе…сь! Чучело! — проорал Лихой охрипшим голосом, подскочив с дивана.

Ноги не держали, завалившись у кровати, татарин нащупал бутылку и запустил её в китайца. Ловко увернувшись, пацан закатился гоготом.

— Я зду, тама! — достав сигареты, азиат вышел на улицу.

Лихой встал на ноги и ухватился за раскалывающуюся башку. За прошлый вечер он выжрал две бутылки китайской настойки: одну со змеёй, вторую с имбирем. Параша редкая. После второй он понял, что не вставляет. Поперся к соседу с которым ещё раскурился и догнался двумя литрами теплого «харбина». Выстегнуло сразу. Как дошел до своей хибары с разложенным диваном, он не помнил, и откуда взялась эта «резиновая потеха», на которой он сейчас стоял, он тоже понятия не имел. Татарин всё равно чувствовал себя мужиком и ему хотелось верить, что после «змеи и имбиря» — штакет и пивас, не в счет, — он бессмертен и богат. Иногда своим фантазиям он давал прорасти и в таком виде. С ворохом нерешенных проблем, кучей долгов и распухшим черепом, он натянул свой любимый «адик», вогнал копыта в «Saucony» и вышел на улицу.

Жадно вдохнув порцию озона, татарин огляделся по сторонам. Сырость, слякоть и грязь. Хунхузы выносили из своих хибар в тазиках воду, орали, курили, пинали друг друга, вычерпывали дождевую воды из наполненных бочек. Дээспэшные стены некоторых жилищ пропитались водой. Огромные темные пятна и потеки вскоре взбухнут, а когда эти грыжи высохнут, начнут рассыпаться.

— Идёма, туда, — махал рукой занудный посыльный, показывая в сторону «Глухой жабы».

Закурив, татарин, сжал кулаки и дернул руками. Почувствовав в мышцах тонус, он уверенно пошёл за китайцем.

Который час, что ему скажет Квай-Лай да и вообще, что будет дальше его не интересовало. Одно беспокоило татарина: главное не скурвиться, не струхнуть, не потерять себя и выжить.

Делая злые затяжки, Лихой мужался и бодрился. Он пытался откинуть все тревожные мысли и не думать о том почему этот азиат решил перетереть в доме семьи Тонг? Почему именно у них?

Сплюнув горечь от дешевого китайского табака, татарин всмотрелся в спину бодро шагающего юнца. В голову снова влез червь подозрения. Гайфулин делал выводы, понимая что на эту логическую задачу, есть только два ответа. Первый: Квай-Лай хочет потрещать о чем-то серьезном, воспользовавшись уединенным местом в «Глухой жабе» — это нормально и так делают многие, зная что в этой харчевне нет «наушников» и можно поливать дерьмом хоть самого Старого корня. Второй: Тонг обратился к «тиграм» с просьбой поторопить Лихого с выплатой долгов. От второго варианта Гайфулин почувствовал как свело челюсть. К какому больше склоняться, татарин не знал, но надеялся на первый.

— Сука! — взревел от своих выводов татарин, махнув рукой. — Гандоны! Полупокеры, бля. Жукоеды желтоперые!

Остановившийся в трех метрах юнец, озадаченно посмотрел на него. Поняв что, Лихой гонит «сам на сам», он снова растянул улыбку и продолжил шагать к харчевне.

«Глухую жабу» Лихой пытался обходить стороной. И показываться на глаза её владельцам у него тоже, желания не возникало. Долг, этот чертов долг он бы выплатил еще давно если бы не Наглый…Самый преданный пацан, которому он доверял больше чем кому-либо его кинул, вычистив все схроны. Гайфулин снова начал бередить нутро прошлым…

В памяти вспыхнула та перестрелка. Лихой вспомнил как истекал кровью и уже отходил в мир иной. Наглый вырвал его из лап костлявой. Вынес из замеса. Вколол какую-то дрянь и дотащил до «Глухой жабы». Тонг пришел на помощь без каких-либо вопросов. Лихого поднимали его личные лекари в подвале харчевни. Очнулся Гайфулин через неделю в какой-то каморке с замазанными глиной стенами. Он лежал на матрасе. На невысоком столике стояли обосранные мухами трехлитровые стеклянные банки, с желто-зеленой жижей: в одних мариновались кисти мутантов вместе с пауками, в других крысы и женьшень, в третьих черные скорпионы и ягоды, в других рос «чайный гриб». Из склянок тянулись трубки, воткнутые длинными иглами в его тело. Сорвав тогда одну капельницу, он увидел как из ранки сочится гнойного цвета мутная жижа. Из кассетного магнитофона доносилось мычание китайской певицы. Первое впечатление от своей палаты его не порадовало. Жив да ладно. На второй день пришел Наглый и начал, как оказалось врать, что Тонг требует быстрее оплатить лечение. Доверяя ему, Лихой без промедления рассказал где «мать тайга» пригрела его схроны с золотом и камнями. Этого груза, хватило бы не только на лечение, но и на отстройку ещё нескольких «глухих жаб». Наглый вырыл всё и нарулил. Тонг не торопил Гайфулина с оплатой, но когда понял, что у татарина положение ущербное, предложил ему поработать на «тигров». С паршивой овцы, хоть шерсти клок — так понял Лихой. Тонг же продолжал сохранять олимпийское спокойствие и ни разу не напоминал ему о долге.

Подойдя к харчевне, татарин увидел у входа Квай-Лая, сидящего на скамейке в компании трех хунхузов. Посыльный исчез, как фантом. Закурив, Лихой приблизился к компании. Их косые взгляды, заставили татарина сжать кулаки. Задубевшие от злости и жестокости азиатские морды, всматривались в каждое его движение. Лихого начало трясти. Злость накрывала. Равнодушно и холодно, он обратился к Квай-Лаю.

— Чё звал?

— Здолово! — смотря в его глаза, улыбнулся толстяк. — Лазговола естьаа. Ты кусай хосес? Не? Пойдемаа.

Встав со скамьи, пузатый китаец, вытащил из задницы зажеванную складку хэбэшных штанов и подошел к резной двери харчевни.

— Ты моя болсая длугга, мне казали, — войдя внутрь произнес китаец, — сто надо тебе говолитьа.