Роб Сандерс - Отряд Искупления

Странное поведение огромного ракообразного внизу, пережевывавшего добычу и отрыгивавшего кровавую массу в трубы, стало более понятным. Здесь обитали детеныши чудовища. А теперь мелкие твари явно считали, что Мортенсен и его солдаты – их следующее блюдо.

Спустя тридцать метров мучительного пути майор прополз мимо участка обитания тварей, что было уже хорошо. Плохая сторона была в том, что выше труба оказалась более прочной и менее ржавой, и сопротивлялась ударам его молотка. Мортенсен был вынужден растянуться поперек диаметра трубы, упираясь коленями в одну сторону, а лопатками в другую, и, извиваясь, подтягиваться вверх. Это было последнее мучительное испытание их кошмарного пути по днищу авианосца. Руки и ноги горели от напряжения, а впереди были лишь двенадцать точек света. Солдаты «Отряда Искупления» непреклонно поднимались по трубе из кошмара днища к нормальности палуб.

Когда его грязный лоб коснулся чистого металла, оказавшегося сливной решеткой, Мортенсен позволил себе момент безмолвного облегчения. Глядя сквозь решетку, в которую проникали те точки света, дававшие им надежду, он разглядел, что это была казарменная душевая. Майор улыбнулся. Раск и Засс рассчитали путь точно. Насколько можно было разглядеть, в помещении никого не было, что подтверждал тот факт, что сквозь решетку на них не лилась вода.

Выломать решетку гвоздодером не составило труда. Откинув ее в сторону, Мортенсен выбрался из трубы, поскользнувшись на чистом полу душевой. Сделав пару осторожных шагов, он проверил помещение, пока остальные штурмовики выбирались из трубы, глубоко вдыхая чистый воздух казарм.

Оглядев их, Мортенсен бросил взгляд в треснувшее зеркало. Они все выглядели ужасно. Их брюки и мундиры пропитались сточными водами, лица были вымазаны грязью, словно камуфляжем, белыми оставались только глаза. Большинство из них, включая Мортенсена, сохранили свои береты, что выглядело довольно нелепо, учитывая, через что им только что пришлось пройти. Ведетт даже расправила свой берет, едва успев вылезти из трубы и очистив подошвы ботинок. Мортенсен поступил так же: не стоит выдавать свое присутствие грязными следами.

Достав из подсумка на поясе глушитель, Мортенсен прикрутил его к стволу автопистолета. Штурмовики последовали его примеру с целеустремленностью, необычной при их усталости после такого адского пути. Еще раз вдохнув чистого воздуха, «Отряд Искупления» вышел из душевой в раздевалку.

Держа автопистолеты в обеих руках для лучшей стабильности и точности при выстреле, солдаты Мортенсена пробирались между шкафчиками и скамьями, обыскивая проходы между ними на предмет мятежников, прятавшихся в засаде, или, возможно, просто отдыхавших здесь. Фактически Раск не мог бы найти лучшей точки входа: какой гвардеец стал бы заниматься личной гигиеной во время мятежа на борту?

Выйдя в главный коридор, штурмовики, прижимаясь к стенам, быстро, но осторожно продвигались к казармам правого борта. Эхо отдаленных перестрелок слышалось в коридорах, и несколько раз солдаты замирали, прижавшись к стенам, когда Саракота, двигавшийся в авангарде, давал сигнал. У снайпера был исключительный слух, и его предупреждение давало штурмовикам время укрыться, когда разрозненные группы вольскианцев пробегали по перекресткам коридоров, крича, словно безумцы, и радостно стреляя в воздух из лазганов.

Мортенсен не собирался вступать в бой с этими группами: он добрался сюда с таким трудом не для того, чтобы ввязаться в затяжную перестрелку. Кроме траты времени и боеприпасов это означало и ненужное убийство товарищей-гвардейцев – чего он был намерен избегать, пока это не станет абсолютно неизбежным. Сейчас ему были нужны не трупы, а информация. В офицерской столовой ему представилась возможность эту информацию заполучить.

Дверь в переборке была открыта, и майор слышал голоса внутри. Вокс-динамик на стене извергал безумные вопли мятежных гвардейцев, криками и стрельбой выражавших свою радость на еще не заглушенном палубном канале, услышать что-то в плане тактической информации было едва ли возможно. Голоса в помещении звучали тише, и иногда прерывались раскатами довольного смеха.

Мортенсен взглянул на Саракоту. Снайпер в ответ показал ему пять пальцев, потом восемь. По голосам он насчитал не больше пяти человек, говоривших в столовой, но трудно было сказать, сколько еще могло присутствовать там и молчать. Подняв руку, Мортенсен начал обратный отсчет.

Фактически там действительно было восемь человек, но когда штурмовики ворвались в столовую, трое из присутствовавших там валялись на столах мертвецки пьяные. Вооруженные пистолетами с глушителями, штурмовики вошли в помещение целеустремленно и профессионально: Саракота влево, Ведетт вправо.

Мастер-сержант – судя по его нашивкам и скобам вокруг искалеченного глаза – развалился на офицерских скамьях, вытянув ноги, и рассказывал о каких-то прошлых героических подвигах собравшимся ульевикам, некоторые из них сжимали в руках лазганы вольскианского образца.

Солдаты были типичными представителями вольскианских Теневых Бригад, в неряшливом обмундировании и стоптанных ботинках, их руки и лица покрыты татуировками и пирсингом, обозначавшими принадлежность к определенной банде и Дому. Они были прирожденными бойцами для войны в городских условиях и обладали природной склонностью к беспощадным убийствам, но на их мировоззрение сильно влияли вопросы принадлежности к различным бандам и Домам мира-улья, что плохо сочеталось с требованием Имперской Гвардии быть верными лишь Богу-Императору и его представителям. Мортенсен, сам будучи уроженцем мира-улья, хорошо понимал эти проблемы. Именно с этим, в частности с привычкой вольскианцев носить пояса, украшения и банданы, обозначавшие их ульевую принадлежность, столь упрямо и неразумно стал бороться комиссар Фоско, как только прибыл на борт «Избавления».

Ветеран-сержант носил такой пояс поверх своей флак-брони, а лазган держал на плечах, закинув руки на ствол и приклад. Гвардейцы передавали друг другу трофейные графины с офицерским амасеком.

Конклин прикрывал дверь, а остальные штурмовики ворвались в столовую, выкрикивая приказы и угрозы мятежникам. Никто из пьяных вольскианцев не попытался поднять оружие, лишь сержант, на покрытом шрамами лице которого веселье сменилось яростью, предпринял некое подобие такой попытки.

Время словно замедлилось: Ведетт, Прайс и Горски направили пистолеты в лицо вооруженным вольскианцам, а Засс и Мингелла держали под прицелом казалось бы мертвецки пьяных на столах. Саракота навел пистолет на вольскианского сержанта, а в центре этого вторжения демонстративно стоял Мортенсен, опустив автопистолет.