Тимур Машуков - Гром над Академией. Часть 1

Усевшись в тени дерева на лавочку, что была скрыта от посторонних взглядов, я откинул голову и расслабился, пытаясь выкинуть все мысли из головы.

Внезапно на мое лицо упала тень, и я открыв глаза, увидел Ольгу, что стояла передо мной, встревоженно вглядываясь в мое лицо.

Повинуясь порыву, я обнял ее, прижавшись лицом к животу, вдыхая запах любимой девушки. А она, запустив пальцы мне в голову, стала перебирать волосы, делая мне легкий массаж, тихо млея от удовольствия.

– Я тебя люблю, – прошептал я. И почувствовав, как дрогнули ее пальцы, добавил, – очень сильно. Хорошо что мы помирились.

Подняв голову, я увидел, как по ее щеке катится одинокая слеза, но глаза сияют от счастья.

Поднявшись, я обнял ее за плечи и сладко поцеловал, чувствуя ответ таких желанных губ. Хотелось вот так держать ее и никуда не отпускать.

Холод, что повеял мне в спину, я почувствовал не сразу. И лишь внезапно напрягшееся тело Ольги заставило меня, резко оттолкнув ее в сторону, активировать все щиты. В метре от нас сиял черным провалом портал, из которого попеременно тянуло то жаром, то холодом.

– Беги отсюда быстро, – бросил я Ольге, что стояла позади меня. И увидев, что она пытается возразить, резко крикнул, не оборачиваясь, – БЕГИ, Я СКАЗАЛ!!!

И услышав удаляющийся звук ее ног, я, не отрывая глаз от черноты портала, создал в руке шаровую молнию и приготовился встречать гостя или гостей.

– Интересно, кто ко мне на этот раз пожаловал? – только и успел подумать я, почувствовав резкое увеличение давления эфира. Злобно ухмыльнувшись, я создал еще десяток молний и, приготовившись атаковать, активировал режим «Град»…

Подвалы тайной канцелярии. Место куда легко попасть, но практически невозможно выбраться. Казалось, стены этого страшного места пропитаны людскими страданиями и кровью, а каждый камень беззвучно вопит от боли и ужаса, которым стал невольным свидетелем.

На стене, закованный в цепи, висел человек. Хотя, сейчас человеком его можно было назвать с большой натяжкой. Тело, все в толстой корке грязи и крови, источало зловоние нечистот. Покрытое многочисленными следами пыток, оно уже было не в состоянии реагировать на новую боль, что старательно пытались причинить заплечных дел мастера. А в их умении сомневаться не приходилось, годы практики, как никак. Лишь иногда кусок мяса, бывший некогда человеком, кривил разбитые губы и что-то пытался сказать, но из горла, истерзанного мучительными, рвущими связки криками, уже вырывался лишь тихий хрип.

Я с легкой брезгливостью смотрел на того, кто раньше гордо именовал себя Князем Вяземским. После ареста он до последнего не мог поверить, что его так просто могли отдать Давыдову. Ожидая с минуты на минуту приказа об освобождении, узник вел себя нагло и очень самоуверенно. Как же, древний и уважаемый род, числящийся в близких друзьях самой императрицы! Но даже не подозревал Вяземский, что они уже давно стали ей, как кость в горле. Ни проглотить, ни выплюнуть. И лишь оказавшись в подвалах Тайной Канцелярии, глава рода понял, что больше не на что надеяться и не во что верить…Человек привыкший сам причинять боль, оказался очень чувствительным к своей. Оказавшись растянутым на дыбе, он запел соловьем, да так, что писарь и дознаватель из Тайного Сыска успели смениться три раза. Поведал он, захлебываясь криками, и про деятельность Ватикана на территории Империи, и про свои дела с Империей Ацтеков… Вот только когда речь зашла о Громовых, ему как язык отрезали. Замолчал, и ничего не могло его взять. Мычал, хрипел, ругался, но правду рассказывать отказывался наотрез. И только когда стали ломать кости его сыну, что лежал рядом, заговорил, проклиная всех.

От хриплых слов, что срывались с искривленных нечеловеческой мукой губ, волосы у присутствующих становились дыбом.

Оказывается, Вяземские уже очень давно наладили связи с Империей Ацтеков. И сам глава рода даже лично бывал у них и смог приобщиться к некоторым тайным темным ритуалам жрецов. Источая ненависть, рассказал он, как готовил обряд выкачивания силы из Громова-младшего, сдал тех, кто в нем участвовал. Как искусственно разжигал в Императрице ненависть к старому роду и уничтожал его членов одного за другим. Поведал и об участии Ватикана, и о его пособниках. Всех сдал старый князь, что уже не надеялся увидеть свет божий. И подлая натура его не хотела уходить на тот свет в одиночестве. Молил он лишь о скорой смерти, уже не помышляя о простом заточении. Весть о том, что его род будет изгнан за пределы Империи, воспринял с безразличием.

И лишь злобной радостью загорелись его заплывшие кровью глаза от известия, что друг его Салтыков сидит в соседней камере, полностью лишенный своих сил и потерявший сына, которого убил Владислав. Хрипло засмеялся он и потерял сознание. После от него уже ничего не могли добиться.

Приказав подготовить тело к казни через повешенье, я пошел к Салтыкову. Запись его боя с Громовыми, присланную Олениным, я уже посмотрел, но хотелось пообщаться напрямую с пока еще адекватным князем.

Выйдя из пыточной, я прошел по длинному коридору. Мысли о том, как переменчива может быть судьба, не покидали меня. Еще вчера это тело жило, ело, спало, справляло естественные потребности и наслаждалось мимолетной властью. А сегодня висит на дыбе, превратившись в безвольный кусок мяса, молящего о быстрой смерти. Такие размышления не раз посещали меня и раньше, учитывая специфику моей работы, но сегодня накатило как-то особенно сильно. Ведь, несмотря на то, что Вяземские заслужили каждую минуту своей боли, все таки это был старый род. И уничтожение его не несло никакой радости.

Дойдя до камеры, я остановился и подумал, что вести разговор там, где даже присесть негде, будет неудобно. Немного поразмыслив, я приказал сопровождающему меня охраннику привести заключенного в комнату для допросов. И по широкой лестнице, стертой бесчисленными шагами тысяч ног, поднялся наверх, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Все таки годы берут свое, стар я уже стал лазать по подвалам…

Выждав немного, я прошел по длинному коридору и вошел в одну из неприметных дверей допросной комнаты. Салтыков уже был тут и сидел, прикованный к широкому столу за руки, на которых дополнительно висели подавители. Сев в удобное кресло напротив него, я достал записывающий кристалл и пристально на него посмотрел.

– Что смотришь, Володя? – ухмыльнулся он. – Таким взглядом можно дырку в человеке просверлить.

– Зачем же взглядом, Аркаша? – вздохнул я. – Для этого у нас есть другие инструменты.

– Пугаешь, значит. Но можешь не стараться, пуганный я уже.